этот немеркнущий светильник – дар любви и верности. Из бесчисленного количества людей я выбрал на эту роль вас. Мои сотрудники, – старик кивнул на Валентина, – пусть вас это не обижает, тщательно проверили, если это как-то можно проверить, крепость ваших семейных уз. И я с облегчением передаю вам бразды правления фондом. Руководствуйтесь велением сердца, оказывайте помощь тем, кто ведет людей дорогой любви. А теперь извините. Я устал. Прощайте, друзья, и помните, что я вам сказал.
Валентин развернул кресло. Друзья почтительно встали, провожая старика.
Оверкиль
Весь день Саша и Леня мотались по городу, отрабатывая звание «Лучшей пары года». Они разрезали голубую ленточку на открытии небольшой уютной гостиницы с бильярдным залом и превосходной сауной, побывали на традиционной рождественской выставке концептуальной живописи и скульптуры. Из всей неразберихи пластмассовых полостей и плоскостей, замысловатого ржавого железа и верхней одежды, пропитанной каким-то космическим составом, делающим ее огнестойкой, Саше запомнилась «мужская электрическая лампочка». Правда, почему она именно мужская, сказать было трудно, и Леня оспаривал этот факт с автором концепции, бородатым и толстым малым в тельняшке, оказавшимся русским украинцем из Питера. Они выпили с парнем две бутылки водки, но тот никак не мог взять в толк, как это – не понять такую простую вещь, как мужская электрическая лампочка.
– Их женских-то и не делают совсем, – сказал он друзьям по секрету. – Пытались, не получается. Вот сколько хочешь лампочек возьми, хоть здесь, хоть в России, хоть в Америке, все они будут мужские. Это кошмар какой-то – все равно как в мире существовало бы одно Добро, без Зла. Но по уму, по замыслу Создателя, в природе должны существовать и женские лампочки, и я обязательно ее найду. Только как их отличишь? – неожиданно трезво посетовал художник в конце дискуссии. – Ведь они, заразы, совершенно одинаковые.
Приехав поздно вечером домой, Саша, не раздеваясь, прошел к камину и попытался уложить на каминную полку четыре лампочки мужского достоинства, подаренные щедрым художником в тельняшке, но лампочки не держались там и скатывались.
– Да плюнь ты на них, – посоветовал Леня, достав из холодильника две бутылки пива и усаживаясь перед телевизором, – иди лучше пивка выпей.
– Они могут разбиться, – сказал Саша, рассовывая лампочки по карманам.
– Ну и черт с ними, я тебе еще куплю. Может, среди них и женская попадется.
– Нет, – недоверчиво помотал головой Саша, – не попадется, слышал, что художник сказал? Нету их в природе, женских лампочек.
– Все дело в концепции, – заметил Леня, отхлебывая пиво и переключая каналы в поисках чего-нибудь, что можно смотреть под пиво: какого-нибудь кровавого триллера или боевика с мордобоем.
– То есть как это, в концепции? – спросил Саша, с трудом открывая бутылку пива ключами от машины.
– Ну, например, существует концепция, что в природе существуют только мужские лампочки, а женских в природе нет. Хотя это чепуха.
Саша возмущенно замахал руками.
– Ладно, примем как рабочую гипотезу. Бывали концепции и похуже. Так вот, я выступаю с альтернативной концепцией: существуют только женские лампочки, а мужских вообще нет. Что ты на это скажешь?
– Ну, ты вообще, – замотал головой Саша, совершенно обезоруженный и раздавленный цинизмом друга. – Художник же говорил одно, а ты говоришь совершенно другое. Как у тебя язык только повернулся? – сокрушенно сказал он. – А ведь ты тоже ему поверил?
– Я притворялся, что ему верю, потому что у нас хорошо под разговор водка пошла, а вообще мне эти лампочки... до лампочки. Я их видеть не могу, как только я понял, что они могут тоже быть, как люди, мужского рода и женского. Я их возненавидел. Дай я их расколочу к чер – товой матери! – потянулся Леня к лампочкам.
Саша загородил их руками и решительно сказал:
– Не дам!
– Отдай! – с угрозой проговорил Леня, размахивая телевизионным пультом и нервически нажимая кнопки, отчего телевизионные каналы сменяли друг друга с молниеносной быстротой. Так он проскочил какие-то новости, но вдруг услышал знакомую фамилию – «Гоген – ройтер» – и вернулся.
– А теперь новости в более подробном изложении, – произнес ведущий. – Сегодня на девяносто четвертом году жизни в своем замке скончался один из самых богатых людей планеты – Александр Мария Гогенройтер, состояние которого, по оценкам наших специалистов...
Саша удивленно спросил телеведущего:
– Что-что?
Леня нетерпеливо перебил:
– Да погоди ты!
Но сумма, в которую оценивалось состояние Гугенройтера, была уже названа.
– ...миллиардов долларов, – закончил ведущий.
– А мне этот старик понравился, – сказал Леня, – жалко его.
Саша уже стоял с неведомо откуда взявшейся бутылкой наготове:
– Помянем?
– Отчего не помянуть?
Копи Гугенройтера
Саша и Леня в черных костюмах, томные после поминок накануне, слушали нотариуса, который читал завещание Гугенройтера. Его голос гулко разносился по огромной библиотеке покойного, возвращаясь эхом из-под сводов высокого потолка, словно сам Гугенройтер повторял текст, чтобы нотариус случайно чего-то не забыл.
Рядом сидели еще несколько человек, которые не скрывали к друзьям своей неприязни. Знаком друзьям был только Валентин-Вилли, который держал у губ черный кружевной платок и почему-то иногда подмигивал Лене и Саше.
– Будучи в здравом уме и твердой памяти, – читал нотариус, – в присутствии двух свидетелей и нашего душеприказчика я официально заявляю о передаче всего моего состояния, выраженного в недвижимости, драгоценных камнях и металлах, произведениях искусства, денежных вкладах и ценных бумагах в соответствии с приложением, которое является неотъемлемой частью настоящего завещания, а также всего имущества фонда Гогенройтера, супругам Левин-Кузнецофф как неделимый капитал.
Все посмотрели на Сашу с Леней. Саша встал и, растерянно улыбаясь, поклонился присутствующим. Леня дернул его за полу пиджака и усадил на стул.
Нотариус строго посмотрел на Сашу и, дождавшись, пока Саша усядется, продолжил:
– Супруги Левин-Кузнецофф владеют всем нижеперечисленным до тех пор, пока они остаются вместе и являются образцом супружеской верности. Контроль за соблюдением условий настоящего завещания я возлагаю на моего секретаря Валентина Педерсена.
Нотариус положил текст завещания и достал из папки толстую пачку деловых бумаг.
Саша наклонился к Лене и прошептал на ухо:
– И скончался отец, и оставил братьям в наследство мельницу, осла и говорящего кота в сапогах по имени Валентин-Вилли.
Валентин, услышав свое имя, обернулся к друзьям и улыбнулся. Саша и Леня, поклонившись, улыбнулись ему в ответ.
Нотариус начал перечисление предприятий Гугенройтера, которые появлялись на большом плазменном экране, открывшемся в нише между шкафами.
Голос нотариуса слышался на фоне замков в горах, белоснежных лайнеров в океане, самолетов с надписью «Гуген эйр», пролетающих над Андами и Гималаями, буровых вышек в море, заводских корпусов в Силиконовой долине, алмазных копей и золотых приисков Южной Африки. Потом изображение стало однообразнее, поскольку нотариус стал перечислять банки Гугенройтера с отделениями в 183 странах мира.
Не прошло и часа, как Саша и Леня в сопровождении Валентина и нескольких телохранителей уже не в
