Профессор запнулся, поняв, что сболтнул лишнее. Но репортер, почуяв сенсацию, не отставал:
- Что? Что - 'вообще'?
- Ну, это так, пока только гипотеза... Возможно, что это пришелец из других миров, замаскированный под гаишника... Не знаю. Мы сейчас пробуем одну штуку...
- Какую штуку?
Профессор попросил врачей расступиться, и репортер увидел наконец 'виновника торжества': бывший лейтенант Гвоздев сидел на носилках. Взгляд его был абсолютно бессмысленный... А от головы, облепленной какими-то датчиками, тянулись провода к переносному осциллографу. Девушка, по-видимому медсестра, крутила ручки прибора. Но на его экранчике была только ровная зеленая линия...
Профессор вынул из кармана пачку денег, разложил на несколько кучек...
Репортер, чувствуя, что присутствует при каком-то грандиозном научном эксперименте, спросил почтительным шепотом:
- Что вы будете делать?
- Искусственное давание, - ответил профессор.
- Рот в рот?
- Нет, рука в руку... А сейчас, извините...
Профессор повернулся к медсестре:
- Готовы?
Медсестра утвердительно кивнула и впилась взглядом в осциллограф.
- Приступаем, - сказал профессор и положил на ладонь гаишнику одну купюру. - Даю десять...
- Десять не взял, линия ровная, - тотчас отозвалась сестра.
- Повышаю до сорока...
- Сорок не взял...
- Подхожу к пятидесяти...
- Пятьдесят не взял, линия ровная...
- Сто! Кладу сто!
- Вы ж его убьете, Иван Кузьмич! - закричала сестра. - Сразу такие дозы...
- Если и сто рублей не возьмет, лучше смерть, - решительно сказал Ковалев. - Зачем ему жить таким калекой...
И он положил сотню на безжизненную ладонь милиционера... Ему показалось - неужели показалось? - пальцы Гвоздева дернулись...
- На осциллограмме слабые зубцы! Иван Кузьмич, вы гений!..
- Триста!..
- Амплитуда зубцов растет!..
Профессор, медленно, боясь спугнуть удачу, взглянул на Гвоздева. Тот с интересом смотрел на деньги в руке, его пальцы, пока еще робко, но все-таки сжимали, сжимали деньги!..
- Триста взял!
- Пятьсот!
- Пятьсот взял нормально!
- Семьсот!
- Семьсот схватил, не отдает!..
- Тысяча!..
- Амплитуда максимальная, зашкаливает!..
Вздох облегчения прокатился по толпе.
Профессор вытер пот со лба.
- Тысячу двести!..
- Иван Кузьмич! - закричала сестра. - Тыщу двести взял - просит добавки!..
Репортер несколько разочарованно спросил:
- Значит, это не пришелец?
- Это Желудков ваш - пришелец, - сказал профессор. - Откуда только он свалился на голову бедному Гвоздеву. Десять рублей предложить! Как можно было не сделать поправку на инфляцию?..
Профессор отошел от осциллографа, дрожащими руками взял сигарету, оглянулся. Рядом, не веря еще своему счастью, стояла жена Гвоздева.
- Ну что, что, доктор? Скажите - я выдержу, я сильная...
Профессор затянулся, положил ей руку на плечо и улыбнулся:
- Успокойтесь, голубушка, будет брать...
Светлое настоящее...
Говорят, что медикам известны такие случаи, что это какой-то летаргический сон, но, в общем, сержант Степан Гудков, контуженный и потерявший сознание в боях под Москвой осенью сорок первого года, пришел в себя полвека спустя...
Он помнил только бой за эту деревню и как их накрыло тяжелым снарядом...
Гудков встал, отряхнулся, поглядел вокруг. Тихо.
'Часть, конечно, ушла, - решил Гудков. - Интересно, за кем осталась деревня?..'
Гудков пополз к ближайшему дому.
Из дома донеслась русская речь, и сержант сначала обрадовался, даже чуть было не вскочил, когда вдруг понял, что это радио. Степан прислушался: 'Под Арзамасом взлетел на воздух склад с взрывчаткой!.. В районе таджикской границы упорные бои!.. Потери войск на Северном Кавказе!..'
'Немцы мозги пудрят! - решил Гудков. - А говорят как чисто, собаки!'
У них на фронте немцы тоже вот так подтаскивали репродукторы на передовую, предлагали сдаться, трепались, что Москва взята... Ребята тогда стреляли по репродукторам, швыряли гранаты...
И сейчас сержант отцепил с пояса 'лимонку', прикинул расстояние до окна, потянулся к чеке. Но передумал: 'лимонка' была одна, и хотелось разменять ее подороже - может, танк попадется или немецкий штаб...
Решив все получше разведать, Гудков стал подбираться к дому с тыла. На огороде судачили две старушки.
- И почем сейчас клубника-то на рынке идет? - спросила одна.
- Сто рублей, - ответила другая.
'Сто рублей! - ужаснулся, лежа в кустах, сержант. - Эх, война-война!..'
- Да, - вспоминала первая, - бывало, до войны-то, клубничку с парным молочком...
- 'С парным молочком'! - передразнила другая. - Чего вспомнила! Где оно, парное-то? Коров-то, считай, ни у кого не осталось...
'Поотбирали скотину, фрицы поганые! - понял Гудков. - Ну, погодите, сволочи! Нам бы только до Берлина дойти...'
- Ноне, говорят, - сказала первая старушка, - даже в Москве парного молока нет...
'Москва! Москва! - обрадовался сержант. - Да хрен с ним, с молоком! Главное, видно, держится Москва! Не сдали!'
- Сейчас скотину держать - смысла нет, - сказала вторая старушка. - Пока такие, как Федька, дешевый йогурт из Германии возят...
- Это какой Федька? - осведомилась первая.
- Да тот самый, - сказала вторая, кивнув на дом, из которого гремело радио. - Он же с немцами сотрудничает. Или ты не знала?..
'С немцами сотрудничает, гад! - недобро подумал Гудков. - Полицай, небось, или староста...'
Степан решил пробираться в Москву, но перед этим - посчитаться с полицаем. Подползя к Федькиному дому, схоронился в дальнем конце сада, за уборной, ожидая удобного момента.
