День открытых дверей
Она поняла, что ей не поспеть... Ветер бил прямо в лицо, тяжелые сумки с продуктами оттягивали руки, а до троллейбуса было еще метров восемь, не меньше...
Маша представила, как в этот момент следит за каждым ее шагом водитель: припав, как к прицелу, к своему зеркальцу, держа ногу на гашетке, готовый захлопнуть двери прямо перед носом, насладиться молящим взглядом и рвануть с места, победно урча мотором...
Но Маша тоже не вчера родилась на свет. Стараясь не смотреть в соблазнительно распахнутые двери троллейбуса и сдерживая шаг, она всем своим видом показала, что вовсе не спешит и ехать никуда не собирается, а просто прогуливается с двумя тяжеленными сумками...
Двери оставались открытыми.
Уже поравнявшись с ними, Маша не сделала последнего возможного просчета, не повернулась к дверям лицом, а, никак не раскрывая своих намерений, как шла, так, боком, и вскочила на подножку!..
Только удобно устроившись на сиденье, она позволила себе с мстительной улыбкой взглянуть в водительское зеркальце, ожидая увидеть растерянное лицо побежденного.
В зеркале отражались грустные глаза молодого человека.
'Что, съел? - мысленно сказала ему Маша. - Не грусти! Ишь, расстроился, что дверью не прищемил...'
Троллейбус лязгнул дверьми, как голодный волк пастью, и затрусил к следующей остановке.
Двери открылись, и двое за Машиной спиной заспорили: с какой скоростью должен был бы бежать едва видневшийся на горизонте дедушка, чтобы успеть коснуться уходящего троллейбуса.
И тут произошло настоящее чудо: двери оставались открытыми до тех пор, пока растерянный старичок, нервно крестясь на репродуктор, не вошел в салон.
Двое за Машиной спиной решили, что водитель просто пьян. Здоровенный парень, повернувшись с сиденья 'для детей и инвалидов', предположил, что дед - водительский знакомый, родственник или сосед. Кто-то заспорил, утверждая, что их троллейбус, наверное, снимают скрытой камерой для выпуска новостей, а водила про это узнал...
Тут человек за рулем сделал что-то такое, отчего стоячие пассажиры посыпались горохом к двери его кабины.
'Надо же, доброты свой стесняется, грубость напускает', - тепло подумала Маша и снова, теперь уже с интересом, посмотрела в зеркало водителя. Его глаза были по-прежнему грустны. Со своего места Маша видела руки водителя и почему-то решила, что руками он похож на Алена Делона...
Она давно уже пропустила свою остановку и сидела, прислушиваясь к ударам своего сердца, в которое, шурша троллейбусными шинами, вкатывала любовь...
На очередной остановке двери снова помедлили, впуская запыхавшуюся блондинку. 'Красивая', - недобро подумала Маша. Так вместе с любовью пришла к ней и ревность.
Но водитель, к Машиной радости, похоже, никак не реагировал на блондинку. Глаза его были по- прежнему грустны.
- Имеются абонементные книжечки, - сказал он в микрофон.
'По-моему, он со мной заигрывает', - подумала Маша.
В этот момент блондинка, протягивая деньги, рванула к кабине:
- Мне, пожалуйста, три...
- А мне четыре, - с вызовом сказала Маша и тоже протянула деньги водителю. На секунду их руки встретились.
- У меня для вас только две книжечки остались, - виновато сказал Маше водитель, - но если вам очень надо, мы можем встретиться вечером, я еще две принесу...
- Соглашайтесь, девушка, - криво усмехнулась блондинка, - это ведь такой дефицит...
Видимо поняв, что ей тут ничего не светит, блондинка сошла на следующей остановке.
А Маша поехала до конечной, и троллейбус, послушный водителю с грустными глазами, еще долго кружил по улицам, и двери его не спешили захлопнуться перед запыхавшимися людьми.
...Они встретились вечером и долго ходили, и даже целовались два раза, но глаза его были по- прежнему грустны.
- Почему ты такой грустный? - наконец спросила Маша.
- Да на работе не ладится, - ответил он. - Что-то двери барахлить стали, плохо закрываются...
Кусок таланта
Писатель Ларин летел на своем атомном 'Звездорожце' и думал о том, что жизнь не сложилась... Нет, по обычным житейским меркам все у него в норме. Вот они, внизу - два многоэтажных писательских дома с подземными гаражами для геликоптеров и ракет. И стоят удобно - до ближайшей булочной всего пятнадцать минут лета... И квартира хорошая, и жена симпатичная, и дети... Но разве только этим живет истинный художник? А вечные мучения, а борьба?
...В доме напротив, окно в окно против ларинской квартиры, жил писатель Фоменко. И не просто жил, а все время что-то писал, писал... На Ларина, которому уже года два ничего нового не лезло в голову, это очень действовало...
Сзади мигнул фарами огромный звездолет, прося уступить дорогу. Ларин не уступил, прибавил ходу. Он не любил, когда его обходили, всегда и во всем он должен быть первым...
Писатель Ларин не завидовал писателю Толстому, писателю Чехову - те были далеко, в другом измерении. Он завидовал писателю Фоменко. Этот был рядом, в доме напротив, был, казалось, сделан из того же теста, что и сам Ларин, был, что называется, ему по плечу и все-таки... чуть впереди. Но, казалось, прибавь чуть-чуть, придави педаль и обойдешь, оставишь сзади, как тот огромный звездолет...
Но не получалось. Когда Ларин выпустил первую книжку, у Фоменко уже было две. Когда Фоменко уже показали по телевизору, да еще крупным планом, Ларин только мелькнул на экране в общей писательской группе и еще стоял с краю, в общем, если по-честному, хорошо видна была только часть уха.
Ларин не мог забыть, как пару лет назад прилетел отдыхать на Марс, в писательский Дом творчества. Путевки не было, летел на авось. И надо же! Перед ним к окошечку администратора подошел Фоменко, у которого - Ларин знал это точно! - тоже не было путевки. На Фоменко был адидасовский спортивный скафандр, поверх шлема - темные очки...
Администратор, как всякий марсианин, умевший принимать форму любого предмета, увидев приближающегося человека, уже начал было превращаться в табличку 'мест нет'. Но тут Фоменко чуть-чуть приподнял свои очки, небрежно бросил администратору: 'Узнаете?' И тот вдруг поплыл, потек, заискрился всеми цветами радуги и предстал Людмилой Гурченко, от которой Фоменко всегда был без ума...
- Как же, как же! - обворожительно улыбнулась Гурченко и шутливо погрозила пальчиком. - Вы уж нас, марсиан, совсем за провинциалов держите! Что ж мы - телевизор не смотрим. Люкс для вас готов, господин Фоменко! Как вы любите - с видом на каналы...
Ларин подошел следом, повернулся к Гурченко тем самым ухом, которое показали по телевизору, и спросил:
- Узнаете?
- Как же! - сказала Гурченко. - Как не узнать? Это ваши уши были в рекламе эпиляторов? Мол, удаляем волоски и совсем не больно?
Ларин почувствовал, как и это ухо, и то, которое не показывали по телевизору, заливает краска стыда.
А администратор, не дожидаясь ответа, уже быстро превращался из Гурченко в картину Репина 'Не
