небесное, большие делали. Жаль, придется теперь одному, вдвоем-то сподручнее было, Анна Ивановна.
– Какие дела? – спросила женщина. Руки Лукина наконец перестали закрывать и открывать портмоне, он вытащил пачку денег – двести долларов десятками, аккуратно положил деньги на край стола. Анна Ивановна посмотрела на деньги.
– Берите, они теперь ваши. Нет Кузьмы – отдам вам, все-таки вы жена его.
Деньги мгновенно исчезли в руке женщины, словно их и не было на столе. Она тут же поднялась, вышла в кухню, вернулась с тарелкой, на которой лежало порезанное мясо, и с бутылкой водки. Поставила все это на стол, принесла хлеб, рюмки.
– Какие дела у вас с моим Кузьмой были? – деньги она уже пересчитала в кухне, и сумма ее убедила в честности Лукина.
– Обещал он мне старую икону продать в окладе, я ему хорошие деньги посулил. Сказал: “Приезжай, Самсон Ильич, поживешь у меня, погостишь, на рыбалку съездим. Билет до Москвы дорогой, мне самому накладно мотаться”. Вот я и приехал.
– – Икону в окладе? – изумилась женщина. Взглянула на икону, дешевую, бумажную, за стеклом. – Не было у нас никаких окладов.
– Может, он вам, Анна Ивановна, и не сказал, сюрприз хотел сделать?
– Говорил он мало, – призналась Анна Ивановна, – нелюдимый был. Но уж если обещал, то выполнял обязательно.
– Значит, вы ничего не знаете об иконе и об окладе?
– Ничего.
Лукин подозревал, что убили Кузьму Пацука именно из-за оклада. Но кто мог прознать про его ценность, если сам Пацук о ней и не подозревал? “Проговорился Пацук, что ли? Вот придурок, язык бы ему отрезать! "
Выпив рюмку водки, Анна Ивановна встрепенулась:
– Погодите, Самсон Ильич, у Кузьмы чемоданчик есть. Он мне никогда в него даже заглянуть не позволял. Сейчас я его принесу. А что, действительно хорошие деньги вы ему обещали?
– Хорошие, – сказал Лукин, и его глаза заблестели.
Анна Ивановна вспомнила о пятистах долларах, обнаруженных во внутреннем кармане пиджака мужа, того пиджака, в котором и был похоронен Кузьма Пацук три дня тому назад. Она быстро отправилась в спальню и вернулась с небольшим чемоданчиком черного цвета.
– Знакомый чемодан! – воскликнул Лукин, поднимаясь со своего места.
Чемоданчик по размерам был таким, что оклад в него вполне мог вместиться. Но Анна Ивановна уже заглядывала в него в тот день, когда погиб Пацук, сразу после отъезда милиции, и знала, что ни оклада, ни денег в нем нет; последнее обстоятельство ее очень расстроило.
Она положила чемодан на стул, тяжело вздохнув, открыла крышку:
– Посмотрите, может, здесь?
В чемодане оказалось несколько старых газет, два зачитанных журнала, Уголовный кодекс РСФСР образца 1988 года, топографическая карта Борисова и его окрестностей, карта потертая, в пятнах, такими обычно пользуются рыбаки, грибники или туристы. Лукин вытаскивал одну вещь за другой, бережно расправлял на столе, рассматривал и откладывал в сторону.
Наконец он взял в руки топографическую карту и развернул ее. Голова Лукина была низко наклонена, поэтому ни охранник, ни вдова Пацука не заметили, как заблестели глаза Самсона Ильича. Это было именно то, что он искал, – карта с пометками. Сердце Лукина екнуло, когда он увидел нарисованный возле болота маленький крестик, по форме точь-в-точь напоминавший тот, который он купил у Пацука. Рядом с ним был нарисован прямоугольник. “Оклад!” – решил Самсон Ильич.
– Хорошие места для рыбалки Кузьма выбирал.
– У него и лодка была, но пропала, – призналась женщина. – И поднялась же у кого-то рука украсть лодку с новеньким мотором у покойника!
– Люди у вас здесь злые какие-то!
– И не говорите, Самсон Ильич. Священника недавно убили, зверски, топором зарубили! Не одна я горюю.
– Часто у вас людей убивают?
– Бывало, по пьяни или случайно на дороге машиной кого-нибудь сшибут, но это же не убийство, а несчастный случай. Подобных же зверств никто не припомнит.
– Священника, говорите, убили? – переспросил Самсон Ильич.
– Да, Михаила Летуна.
В голове у Лукина слова сразу же связались в одну цепочку: крест, оклад, священник.
– Тенденция, однако, – произнес он.
– Что-что вы говорите?
– Хороший священник был?
– Очень хороший, – сказала женщина. – От пьянства воду святую давал, заговоренную: кто воды выпьет, тот водку пить бросает. Правда, моему Кузьме не очень помогло. Поначалу действовало, а потом он обозлился. Отец Михаил говорил, чтобы Кузьма в церковь пришел, но, как я ни старалась, как ни уговаривала, муж лишь смеялся. Зря я на своем не настояла; может, ходи он в церковь, все по-другому в жизни сложилось бы.
– Да, все в руках Божьих, – пробормотал Лукин, поглядывая на карту.
Выпив вторую рюмку и закусив, Самсон Ильич взял женщину за руку, посмотрел ей в глаза – так вкрадчиво смотреть умел только он.
– Анна Ивановна, с Кузьмой мы в тюрьме как братья были. Он за меня вступался, я за него, жили душа в душу. Жизнь там тяжелая, скажу вам честно. Подарите мне чемоданчик, а?
Я человек немолодой, сентиментальный, буду иногда его доставать, смотреть, Кузьму вспоминать.
Женщина растерялась, боялась прогадать. На ее взгляд, в старом чемодане ничего ценного не было.
– Забирайте, – сказала она и тут же скороговоркой добавила:
– Кузьма очень им дорожил. Очень дорожил, – повторила она, сделав ударение на слове “дорожил”.
– Раз дорожил, то ничего не поделаешь, – усмехнулся Лукин, доставая портмоне. – Еще пятьдесят долларов могу дать, самому сейчас трудно. По машине не судите, не моя она. Кузьма мне как брат был.
Пятьдесят долларов сделали свое дело. Охранник смотрел на Лукина восхищенно. Вдова Пацука готова была руки Лукину целовать. Самсон Ильич аккуратно закрыл чемоданчик, но охраннику его не отдал, вышел, неся его под мышкой.
– Вы еще женщина молодая, жизнь свою устроите. Кузьма вам дом оставил, машину.
Женщина завыла, решив, что все же продешевила с чемоданчиком.
Лукин уже садился в машину.
– Поехали быстрее! – зашептал он, закуривая дорогую сигарету.
Массивный джип развернулся прямо возле дома и умчался в сторону города.
"На кой черт ему чемоданчик сдался? Врет он, что другом Кузьме был”.
Анна Ивановна Пацук разжала вспотевшие пальцы. Пятидесятидолларовая бумажка уже стала влажной, и женщина заспешила в дом, чтобы понадежнее спрятать деньги. “И то хлеб, – думала она, закрывая дверь. – Сам бы Кузьма деньги ни за что мне не отдал бы, а тут прямо как с куста взяла. Может, еще кто приедет, долг отдаст? Интересно, где это он пятьсот долларов заработал? А если убил кого или зарезал? Если и убил, не мое это теперь дело. О деньгах ничего никому не скажу и о мужике, который приезжал, тоже – ни гу-гу. Буду молчать, так оно надежнее”.
Лукин и два его охранника поселились в местной гостинице. Лукин получил ключи от номера “люкс”, охранники заняли двухместный номер за стенкой. После зоны даже районная гостиница казалась Лукину подобием рая – телевизор, кровать с чистым бельем, небольшая уютная ванная комната. Лукин закрылся в номере и попросил охранников его не беспокоить.
Он разложил карту Кузьмы Пацука на столе и, водрузив на нос очки, принялся ее изучать. Он
