на глазах слезы, – заворачивай оглобли и катись отседова куда подале! Эка, завернул – Иван Борисов! Где ж тебя, Иван Борисов, так по-русски говорить выучили, уж не в Париже ли? Катись, катись, не буду я с тобой никаких делов делать, даже и не мечтай! Извозчик, мать твою!..
Фальшивый извозчик, быстро оглядевшись по сторонам, без приглашения подсел к столу Маслова, ужом проскользнув между углом столешницы и сырой кирпичной стеной.
– Я платить деньги, – пообещал он.
– А нам твои деньги без надобности, – куражась, сказал Гундосый. – У нас, может, своих девать некуда! Катись отседова, я сказал, а то вот сдам в полицию, там разберутся, каков ты есть ломовой извозчик Иван Борисов!
– Полиция не есть надо, – быстро возразил незнакомец. – Полиция мне арестовать. Я есть француз, парикмахер Поль Жако. Не хотеть, чтобы мне высылали, как французский шпион. Не хотеть Бонапарт. Хотеть ехать сам. Для этот дело хотеть покупать ля шеваль... пардон, как это по-русски... лошадь! Один или два. Иметь много деньги, хорошо платить.
Гундосый медленно налил себе водки и, откинувшись на спинку скамьи, посмотрел на француза сквозь полную рюмку. Парикмахер... Что же, очень может быть, что и парикмахер. Похож, ничего не скажешь. Худой, щуплый, пальцы тонкие, гибкие, как червяки, глазенки подлые, а выбрит так, что, кажется, даже блестит маленько, будто лакированный. Лошадь ему... Или две. А сундук золота в придачу ему не требуется?
– Лошадь тебе, – сказал он вслух. – Или две... А может, ты еще скатерть-самобранку попросишь или, скажем, царевну, чтоб по ночам скучно не было? Нету у меня лошадей! Для хороших людей и то нету, а для тебя, басурмана, и подавно. Откудова я знаю: может, ты шпион?
– Я не есть шпион, – терпеливо возразил француз. – Я есть хотеть лошади.
– А я, – грозно приподнимаясь и с угрозой нависая над столом, сказал Гундосый, – есть хотеть дать тебе в рыло, если ты сей момент не унесешь отсюда ноги! Половой! Поло...
Он осекся, увидев направленный прямо ему в живот пистолет, который как-то незаметно возник в руке парикмахера Поля Жако. Откуда он его вытащил? – растерянно подумал Гундосый. Из рукава, что ли? Так не поместится он в рукаве, такой здоровенный...
– Сидеть, – тихо, но очень убедительно сказал француз, и Гундосый послушно плюхнулся на скамью. – Сидеть и слушать мне. Нужно лошади. Срочно нужно, прямо сегодня.
– Рожу я их, что ли? – буркнул Емеля. – Нет в Москве лошадей. Были, да все вышли. Где я их тебе возьму?
– Где хотеть, там и брать, – лаконично ответствовал чертов парикмахер. Он убрал руку с пистолетом под стол, но Гундосый не сомневался, что дуло по-прежнему направлено ему в живот. Он представил, что может сотворить с его кишками выпущенная почти в упор пистолетная пуля, и похолодел. – Искать, – продолжал француз. – Найти – получить награда. Не найти – сильно жалеть.
– Ишь ты, – проворчал Маслов. – Экий ты, братец, страшный... Жалеть, говоришь? А не пошел бы ты в ж...!
– Получать лошади, потом уходить, – спокойно ответил француз и замолчал, потому что прибежал запыхавшийся, с подносом на вытянутых руках, половой, решивший, как видно, что Гундосый звал его, чтобы поторопить с обслуживанием.
– Еще чего-нибудь изволите? – с поклоном спросил он, кося одним глазом на француза.
– Пошел вон, – коротко ответил Гундосый и сунул половому рубль.
Половой сложился пополам в поклоне и исчез, как не был.
– Ну, ладно, – нехотя сказал Гундосый, вяло полоща деревянную ложку в плошке со щами. – Допустим, достану я тебе лошадей... Хотя черт меня задери, ежели я знаю, где их взять! Сколько заплатишь?
– Быть довольным, – пообещал француз. – Верить мне, я не обмануть.
Гундосый криво ухмыльнулся и принялся неторопливо есть, одновременно пытаясь решить, что ему делать с этим дошлым парикмахером. Можно было, конечно, попытаться раздобыть для него лошадей, но Гундосый очень не любил, когда на него давили. Кроме того, у француза был пистолет, с которым он явно умел обращаться лучше, чем Маслов со своим. Как бы беды не вышло, подумал Емельян. Кто его, басурмана, знает... Ты ему лошадь, а он тебе – пулю, вот и в расчете...
– Деньги у тебя с собой? – не переставая хлебать щи, угрюмо спросил он.
Француз молча достал из-под полы и издали показал ему толстую пачку банкнот. Гундосый кивнул, и деньги исчезли. Э, паря, а ведь ты не такой уж и дошлый, подумал Гундосый Емеля. Кто ж тебя учил так-то дела делать? Может, у вас в Париже такие фокусы и проходят, ну, а у нас тут не Париж, у нас тут Москва первопрестольная, белокаменная... У нас на ходу подметки режут, а ты, теленок, посреди кабака при всем честном народе этакими деньжищами машешь. Тут тебе и крышка, ломовой извозчик Иван Борисов.
План созрел сам собой, подсказанный беспечным поведением покупателя. Заманить его в темный угол и, когда отвернется, пустить ему пулю в затылок или просто пырнуть ножом – тихо, мирно, без лишнего шума... Забрать деньги, смотаться домой, очистить тайник под половицей, и поминай, как звали...
– Ты иметь трудный професьон... трудный работа, – вдруг сказал француз. Гундосый в ответ лишь неопределенно пожал плечами и промычал что-то невразумительное: дескать, работа как работа, хвастать нечем, но и жаловаться грех. – Я смотреть за тобой весь вчерашний день, – продолжал парикмахер Поль Жако, – ты совсем не отдыхать. Даже не ночевать дома.
Гундосый уронил ложку в щи и медленно поднял голову, непонимающим взглядом уставившись на собеседника. Француз улыбался.
– Я приходить к тебе вчера вечером, – снова заговорил он таким безразличным тоном, словно речь шла о погоде, которая стояла прошлым летом. – Ты где-то ходить, я решал подождать... Надо иметь хороший замок в дверь, Гундосый Емеля! – наставительно воскликнул он. – Плохой замок есть плохой гард... плохой охрана! Ты знать этот вещь? Сидеть смирно! Ты знать этот вещь?
Гундосый Емеля снова опустился на лавку, с которой не помнил, как вскочил, и слепо зашарил пальцами по столу, зачем-то отыскивая ложку. Он отлично знал вещицу, которая лежала сейчас на ладони у француза, то есть там, где ей совершенно не полагалось находиться. Находиться ей полагалось совсем в другом месте, а именно в тайнике под половицей в полуподвальной каморке, которую Гундосый из экономии занимал в принадлежавшем ему четырехэтажном доходном доме. Вещица эта представляла собой золотой нательный крест с бриллиантами и рубинами, полученный Гундосым от одного проигравшегося купца за пару ломовых битюгов.
– Ты, – хватая воздух широко открытым ртом, просипел Гундосый, – ты!..
– Я не нуждаться в твои деньги, – спокойно сказал француз, убирая крест в карман. – Я хотеть получить лошади. Взамен я отдавать тебе твое богатство – все до последней копейки. Попытаться меня убить – никогда не узнать, где деньги. Попытаться от меня убежать – получить пулю в спина. Ты все хорошенько понять?
– Пропади ты пропадом, нехристь, – немного придя в себя, сказал Гундосый. – И что ты за человек? Ни стыда в тебе, ни совести... Ну, стреляй, что ли, чего тянуть! Нету у меня лошадей, и взять их негде!
– Искать, – повторил француз, замкнув тем самым разговор в идеальное кольцо, из которого Гундосый не видел никакого выхода.
Без всякого аппетита проглотив свой обед и допив водку, трезвый, невыспавшийся и злой Емельян Маслов покинул кабак в сопровождении француза, который шел с ним рядом, путаясь в чересчур длинном для него извозчичьем кафтане и поминутно поправляя сползавшую на глаза шапку.
На углу они расстались. Маслов отправился на поиски лошадей, а француз с любезной улыбкой пообещал ждать Емельяна у него на квартире – он-де нуждался в отдыхе и не хотел проситься на постой к незнакомым людям. Кроме того, сказал он, так Гундосому будет легче найти его, когда отыщутся лошади – хорошие лошади, подчеркнул он, значительно подняв кверху указательный палец.
Свернув за угол и пройдя еще с квартал, Гундосый Емеля остановился, и стал думать. Первым его побуждением было бежать без оглядки, пока француз не передумал и не вызвался сопровождать его в поисках лошадей. Это был, несомненно, самый простой выход из сложившейся ситуации – самый простой и, главное, самый безопасный. Однако, вспомнив, о какой сумме идет речь, Гундосый издал тихий страдальческий стон. Было совершенно ясно, что сбежать, вот так, за здорово живешь, оставив целое состояние в руках какого-то приблудного парикмахера, он попросту не сможет. Порешить француза тоже
