находились в районе катастрофы…
Конечно, расслабляться рано. Потапчук — дядька добросовестный, и сейчас, пока Максим Становой сидит в машине и уговаривает себя, что бояться нечего, его серые мышата в погонах без устали роют яму чересчур удачливому полковнику МЧС. Днем и ночью трудятся, копают, не щадя зубов и лапок, копошатся вокруг: ревизуют счета, анализируют доклады, сверяют места и даты, ищут и не могут найти брешь в линии защиты… И если дать им вдоволь времени, они ее обязательно найдут, потому что следы остаются всегда. Им ведь много не надо! Потапчуку вовсе не обязательно собирать тома уголовного дела и препираться в суде с хитроумным адвокатом, способным доказать, что черное — это белое, и наоборот. Похоже, в этом деле Потапчук назначил самого себя и прокурором, и адвокатом, и судьей. Как только ему станет ясно, что Становой — именно тот человек, которого он ищет, на сцену сразу же выйдет палач. Скорее всего, все будет обставлено как несчастный случай — уж чего-чего, а специалистов такого профиля в спецслужбах всего мира всегда хватало.
Единственное, о чем Становой сейчас по-настоящему жалел, так это о том, что, поддавшись на уговоры Удодыча, разрешил ему попытаться устранить Потапчука, Конечно, это было очень заманчиво и ничуть не зазорно — на войне как на войне, — но проклятый прапорщик опять сплоховал, наняв для исполнения работы какого-то наркомана. Вполне возможно, этот парень когда-то и впрямь служил в спецназе, но с тех пор утекло слишком много воды. Из чисто спортивного интереса Максим Юрьевич наведался в морг и осмотрел тело этого, с позволения сказать, киллера. Зрелище было впечатляющее. И это притом, что чертов подонок, по идее, имел преимущество внезапности! Да, если он и был когда-то профессионалом, то столкнуться ему пришлось с настоящим мастером!
Стрелял, конечно, не Потапчук — он был слишком стар для таких упражнений. Скорее всего, киллера свалил этот его таинственный приятель, инженер Корнеев, наделенный отвратительной способностью вечно оказываться там, где в нем меньше всего нуждались. С этим фальшивым инженером следовало как можно скорее разобраться — если не для пользы дела, то хотя бы из принципа. Максим Юрьевич уже успел навести справки и выяснил, что в Рязани действительно живет некий инженер Корнеев, паспортные данные которого полностью совпадали с теми, которые указал странный знакомец генерала Потапчука. Но дело было не в нем, а в том, что неудачное покушение убедило генерала в правильности избранного пути. Логика была проста: раз его пытались убить, значит, он находился в двух шагах от разгадки.
Эх, Удодыч, Удодыч…
Что ж, подумал Становой, свой клок шерсти я с этого дела поимел. Видимо, пришло время искать другое занятие. В конце концов, какую область искусства ни возьми, повсюду одним из главных признаков настоящего таланта служит чувство меры. Ни при каких обстоятельствах нельзя зарываться, утрачивать это самое чувство.
Нет, подумал он, идея себя исчерпала, а значит, хватит плыть по течению. Пора обзаводиться новой идеей, пока старая не рухнула и не похоронила меня под обломками. Только сначала необходимо привести в порядок все свои дела. Терпеть не могу, когда прошлое, о котором ты давно забыл, вдруг хватает тебя за ноги и, как оживший утопленник, тянет на дно.
Необходимо увидеться с генералом Потапчуком — посидеть, выпить по рюмашке, вспомнить былые деньки. Может быть, все-таки удастся как-то договориться с этим старым псом…
С этой мыслью он тепло улыбнулся большому дому на Лубянке, включил указатель поворота, выжал сцепление и осторожно отчалил от бровки тротуара, держа путь к ресторану, где была назначена встреча с Вострецовым.
ГЛАВА 12
— Может быть, чаю? — предложила Вера Николаевна.
Ее широкое простоватое лицо выражало истинно русское радушие пополам с легкой растерянностью. Наблюдать за нею было одно удовольствие: по доброте душевной впустив в дом вымокшего до нитки незнакомца, она теперь не знала, что с ним делать. Столбом торчать в дверях гостиной, где расположился приезжий, было как-то неловко, а оставить гостя одного казалось боязно: а ну как что-нибудь сопрет? Поминай его потом, как звали! Что с того, что в доме, кроме старенького телевизора, взять нечего? Нынче пошли такие времена, такие люди, что выносят все подчистую — говорят, даже обои со стен срывают, доллары припрятанные ищут.
Гость в раздумье взялся за кончик носа, пряча в ладонь улыбку: он оценил дипломатические способности Веры Николаевны. Нужно было отдать должное найденному ею компромиссу: вроде бы, и заботу проявила, и без присмотра постороннего человека не оставила.
— Чаек — это зд-дорово, — сказал гость, одним легким движением поднимаясь из старого, продавленного кресла. — В самый раз по такой п-погоде.
Он был не очень высок, но широк в плечах и пояснице. Лет ему было что-то около пятидесяти, и выглядел он солидно и основательно — словом, совсем не так, как должен был в представлении Веры Николаевны выглядеть какой-нибудь мазурик.
— Вы не возражаете, если я вас на кухне чаем напою? — спросила Вера Николаевна. — Там у нас уютно, по-семейному…
— Так где ж его еще пить-то, если не на к-кухне? — воскликнул гость. — У нас, у русских людей, самое обитаемое место в д-доме — кухня. Скажите, а Игорь скоро п-придет?
Вера Николаевна бросила озабоченный взгляд на циферблат стоявшего на комоде дешевого жестяного будильника.
— Вот-вот должен появиться, — сказала она. — Буквально с минуты на минуту. Я уж и обед разогрела…
Она осеклась, поняв, по всей видимости, что попала в неловкое положение. Наверное, обед был приготовлен без расчета на появление в доме лишних едоков, но не предложить гостю тарелку борща или, там, макарон по-флотски было, опять же, неловко.
— А я, знаете, никогда не о-обедаю, — пришел ей на выручку гость. — 3-завтракаю плотно — так, что на целый день х-хватает, а вечером, опять же, ужин — с пивком, как п-положено. Знаю, что вредно, а поделать ничего не могу — п-привык!
— И ничего не вредно, — сказала Вера Николаевна, провожая гостя на кухню. — Эти врачи чего только не придумают от безделья! Что человеку по нутру, то и полезно.
— Это т-точно, — согласился гость, смешно выпячивая живот и похлопывая по нему широкой, как лопата, ладонью. — Видали, какой г-глобус отрастил!
