своей машине, чтобы уехать, он все еще стоял и смотрел на нее. Потом нагнулся, взял ее на руки и понес в дом для гостей.
Тут я поняла, что от шока он немного отрезвел. Домой явился через час. Не говорил ни слова. Его потрясло, что я его жду. Был не то, что пьян, а словно одурманен. Лицо, волосы, весь пиджак были в крови. Я отвела его в уборную возле кабинета, раздела и почистила немного, чтобы можно было отвести его наверх в душ. Уложила в постель. Достала старый чемодан, спустилась и положила в него окровавленную одежду. Вымыла раковину, пол, потом взяла мокрое полотенце и протерла сиденье у него в машине. Поставила ее в гараж и вывела свою. Поехала к резервуару Четсвортской водокачки – а дальше сами понимаете, что я сделала с чемоданом, где лежала окровавленная одежда и полотенца.
Она умолкла. Спенсер нервно почесывал левую ладонь. Она мельком взглянула на него и продолжала.
– Пока меня не было, он встал, нашел виски и напился. На следующее утро не помнил ничего. Вернее, не сказал ни слова и вел себя так, словно мучился только от похмелья. И я ничего не сказала.
– А он не удивился, куда девалась одежда? – поинтересовался я. Она кивнула.
– Наверно, потом удивился – но промолчал. К тому времени уже все началось. Об этом сразу закричали газеты, затем исчез Фрэнк, а потом он умер в Мексике. Как я могла знать, что он погибнет? Роджер был моим мужем. Он совершил страшную вещь, но и она была страшная женщина. И он сделал это в беспамятстве. Потом газеты так же внезапно умолкли. Наверно, к этому приложил руку отец Линды. Роджер, конечно, читал прессу, но рассуждал об этом, как любой, кто просто был знаком с этими людьми.
– И вам не было страшно? – тихо спросил Спенсер.
– Я чуть не заболела от страха, Говард. Если бы он вспомнил, то, наверно, решил бы меня убить. Он был хорошим актером – как большинство писателей – и, возможно, уже все знал и выжидал удобного случая. А может, и не знал. Была надежда, что он все-таки забыл навсегда. А Фрэнка уже не было на свете.
– Если он не спросил про одежду, которую вы потом утопили в резервуаре, значит, что-то подозревал, – заметил я. – И помните, в том тексте, что он оставил в машинке – это когда он стрелял наверху, а вы пытались отнять у него револьвер – там говорилось, что из-за него умер хороший человек.
– Вот как? – глаза у нее округлились ровно настолько, насколько нужно.
– Это было напечатано на машинке. Я уничтожил эти листки по его просьбе. Решил, что вы их уже прочли.
– Никогда не читала того, что он писал у себя в кабинете.
– Читали – записку, которую он оставил, когда его увез Верингер. Даже рылись в корзине для бумаг.
– Это другое дело, – холодно возразила она. – Я пыталась выяснить, куда он делся.
– О'кей, – сказал я, откидываясь на спинку. – Вы все сказали?
Она медленно, с глубокой грустью кивнула.
– Кажется, все. В последний момент, перед тем, как застрелиться, он, наверно, вспомнил. Этого мы никогда не узнаем. Да и нужно ли?
Спенсер откашлялся.
– А какая роль во всем этом предназначалась Марлоу? Это была ваша идея – пригласить его сюда. Помните, вы меня уговорили.
– Я страшно боялась. Боялась Роджера и за Роджера. М-р Марлоу был друг Фрэнка, едва ли не последний из тех, кто его здесь видел. Фрэнк мог ему что-нибудь рассказать. Я хотела точно знать. Если он был мне опасен, нужно было иметь его на своей стороне. Если бы он узнал правду, возможно, Роджера еще удалось бы спасти.
Внезапно, вроде бы без всякой причины, Спенсер разозлился. Подался вперед и выпятил челюсть.
– Давайте-ка начистоту, Эйлин. Вот частный сыщик, у которого уже были нелады с полицией. Его держали в тюрьме. Считалось, что он помог Фрэнку – я его называю по-вашему – удрать в Мексику. Если бы Фрэнк был убийцей, это преступление. Значит, если бы Марлоу узнал правду и мог оправдаться, вы бы предпочли, чтобы он сидел в углу и отмалчивался? Так вы себе это представляли?
– Я боялась, Говард. Неужели это не понятно? Я жила в одном доме с убийцей, да еще, возможно, и с сумасшедшим. Почти постоянно оставалась с ним наедине.
– Это я понимаю, – сказал Спенсер, по-прежнему жестко. – Но Марлоу отказался у вас жить, и вы остались одна. Потом Роджер выстрелил из револьвера, и всю неделю после этого вы были одна. Потом Роджер покончил с собой, и по странному совпадению на этот раз один оказался Марлоу.
– Это верно, – ответила она. – Ну и что? При чем тут я?
– Пусть так, – сказал Спенсер. – А может, вы думали, что Марлоу, докопавшись до правды, учтет, что этот револьвер уже однажды выстрелил, и просто вручит его Роджеру с примерно такими словами: «Слушайте, старина, вы убийца, я это знаю, и ваша жена тоже. Она прекрасная женщина. Хватит ей мучаться. Да и мужу Сильвии Леннокс тоже. Будьте человеком – спустите курок, и все решат, что вы просто допились до чертиков. Пойду-ка я покурить к озеру, старина. Желаю удачи и прощайте. Кстати, вот револьвер. Если понадобится – он заряжен».
– Что за бред, Говард? Мне ничего подобного в голову не приходило.
– Вы же сказали полиции, что Роджера убил Марлоу. Это как понимать?
Она бросила на меня беглый, почти смущенный взгляд.
– Это было очень дурно с моей стороны. Я не знала, что говорю.
– Может, вы считаете, что Марлоу его застрелил? – спокойно осведомился Спенсер. Глаза у нее сузились.
– Ну что вы, Говард. Зачем ему это? Какое чудовищное предположение.
– Почему? – пожелал узнать Спенсер. – Что здесь чудовищного? Полиция тоже так подумала. А Кэнди подсказал им мотив. Он заявил, что в ту ночь, когда Роджер выстрелил в потолок, а потом уснул со снотворным, Марлоу провел два часа у вас в спальне.
Она залилась краской до корней волос и растерянно уставилась на него.
– И на вас ничего не было надето, – свирепо продолжал Спенсер. – Так сказал Кэнди.
– Но на предварительном слушании... – начала она дрожащим голосом.
Спенсер перебил ее.
– Полиция не поверила Кэнди. Поэтому на слушании он этого не рассказывал.
– О-о... – во вздохе послышалось облегчение.
– Полиция, – холодно сказал Спенсер, – заподозрила также и вас. И подозревает до сих пор. Им не хватает только мотива. По-моему, теперь его нетрудно найти.
Она вскочила.
– Прошу вас обоих покинуть мой дом, – гневно бросила она. – И чем скорее, тем. лучше.
– Так как же, да или нет? – спокойно спросил Спенсер, не двигаясь с места – только потянулся за стаканом, но обнаружил, что он пуст.
– Что – да или нет?
– Застрелили вы Роджера или нет? Она застыла, не сводя с него глаз.
Кровь от лица отхлынула. Оно было бледное, напряженное и злое.
– Я задаю вам тот вопрос, который будут задавать на суде.
– Меня не было дома. Я забыла ключи. Пришлось звонить, чтобы попасть в дом. Когда я вернулась, он был уже мертв. Это все известно. Ради бога, что на вас нашло?
Он достал платок и вытер губы.
– Эйлин, я бывал в этом доме раз двадцать. У вас же днем дверь никогда не запирается. Я не утверждаю, что вы его застрелили. Я просто спрашиваю. И не говорите, что у вас не было такой возможности. Наоборот, вам это было легко сделать.
– Значит, я убила собственного мужа? – медленно, раздумчиво спросила она.
– Если считать, – тем же равнодушным тоном сказал Спенсер, – что это ваш настоящий муж. Когда вы за него выходили, то уже были замужем.
– Спасибо, Говард. Спасибо вам большое. Последняя книга Роджера, его лебединая песня, лежит перед вами. Забирайте и уходите. И, по-моему, вам лучше позвонить в полицию и поделиться своими
