— Это еще бабушка надвое сказала, от чего он умер, — непримиримо проворчал Тянитолкай. — Рассказать можно что угодно. Может, на самом деле они его, целого и невредимого, связали покрепче и отпиливали от него по кусочку по мере необходимости… Могло такое быть?! — неожиданно заорал он, резко подавшись к Возчикову.
Тот испуганно отшатнулся и опять принялся протирать свои очки, которые, похоже, служили ему чем-то вроде четок — он их не столько носил на переносице, сколько держал в руках, непрерывно протирая, отчего они, увы, не становились чище. Горобец наблюдала за этой сценой глубоко запавшими глазами, в которых дрожал и переливался нехороший, лихорадочный блеск.
— Сядь, — брезгливо поморщившись, сказал Глеб и коротким толчком в плечо заставил Тянитолкая опуститься на прежнее место. — Возьми себя в руки, истеричка. Откуда у вас этот шрам? — требовательно спросил он, резко обернувшись к Возчикову. Тот дотронулся до щеки и пожал плечами.
— Трудно сказать, — ответил он. — Поранился где-то… Тут кругом деревья, а я, знаете ли, скверно вижу. Пластырь этот мешает ужасно, да и близорукость моя заметно прогрессирует. Линзы давно пора менять, а где я их поменяю? Вот и натыкаюсь на все подряд… Простите, я понимаю, что это не ответ, но ответить более определенно действительно не могу. Потерял счет дням, совсем запутался… Помню, однажды мне вдруг показалось, что в кустах кто-то стоит… Что это Андрей Николаевич стоит там и смотрит на меня, наблюдает… Померещилось, наверное. Я запаниковал, бросился бежать и, помнится, довольно болезненно напоролся на какой-то сук. Наверное, оттуда и шрам… Не знаю.
«Да, — подумал Глеб, — это действительно не ответ. Сук? Очень может быть. Тонкий такой, острый сучок… Встретился на бегу, впился и пробороздил кожу… Как пуля».
Он посмотрел на Горобец и встретился с ней взглядом. Лицо у Евгении Игоревны было сосредоточенное, как будто она решала в уме какую-то сложную задачу — судя по всему, ту же, над которой в данный момент безуспешно бился Глеб. Тянитолкай всем своим видом являл воплощенное отвращение; этот, как обычно в последнее время, демонстрировал полное нежелание шевелить мозгами. Глядя на него, было трудно поверить, что он — старший научный сотрудник, человек образованный и неглупый. Бог с ними, с манерами и даже с постоянными истериками, которые тезка теперь закатывал по любому поводу, но почему, черт подери, он так упорно не желает думать головой? А может, он этому попросту не обучен? Тогда Тянитолкай — такой же ученый, как Глеб Сиверов — разнорабочий…
— Вот что, — нарушила молчание Евгения Игоревна. — Послушайте меня. Олег Иванович, — обратилась она к Возчикову, — вы знаете, что я всегда относилась к вам с глубоким уважением — и как к ученому, и как к человеку.
Глеб посмотрел на Возчикова. Олег Иванович снова протирал очки, низко опустив заросшую спутанными полуседыми волосами голову с проклюнувшейся на макушке лысиной. Лысина была грязная, вся в красноватых вздутиях комариных укусов и вдобавок исцарапанная вдоль и поперек, как будто доктор Возчиков совсем недавно продирался через колючие кусты, используя свою высокоученую голову в качестве тарана. Глеб попытался убедить себя в том, что исходящий от Олега Ивановича тяжелый звериный дух ему только чудится, но тщетно: запах был, и притом довольно откровенный. Похоже было на то, что Олег Иванович не мылся с тех пор, как покинул свою московскую квартиру.
— У меня, — продолжала Горобец обманчиво ровным тоном, — нет ни малейших оснований сомневаться в правдивости вашего рассказа. При всей его неправдоподобной дикости, рассказ этот в основном совпадает с тем, что мы видели по дороге сюда, о чем думали, что подозревали… Да, он полностью подтверждает наши подозрения. Это мог бы сказать любой из нас, но говорю я, потому что… Думаю, нет нужды объяснять почему. Всю дорогу здесь только и говорили, что об Андрее — какой он психически неуравновешенный, как странно он себя вел — например, с теми же тиграми, — как всегда рвался защищать их не на словах; а на деле, с оружием в руках… Словом, вы только подтвердили всеобщие подозрения. Но поймите же вы! — неожиданно выкрикнула она. — Никто никакими словами не убедит меня, что все это правда, пока я собственными глазами не увижу подтверждение вашему рассказу! Андрей — мой муж, он был им и остается до сих пор, так неужели вы думаете, что я вот так, без единого доказательства, поверю во все эти мерзости, о которых вы здесь так складно, будто по писаному, рассказывали?
— Нервы, — негромко, предостерегающе напомнил Глеб.
— Что — нервы?! — яростно обернулась к нему Горобец. — Что? Молчи! Нервы… — Она горько рассмеялась. — Ты ведь женат, правда? Ну, и как бы ты отреагировал, если бы тебе рассказали о твоей жене что-то подобное? Глеб пожал плечами, для него это был не аргумент.
— Не поверил бы, — сказал он спокойно. — Возможно, убил бы рассказчика на месте. Словом, действовал бы по обстоятельствам. Но вот чего я бы ни за что не стал делать, так это кричать.
Некоторое время Горобец молча смотрела ему в глаза. Зрачки у нее непонятно и жутко расширялись и сужались, а лицо было такое, как будто ей только что дали пощечину и она до сих пор не решила, как реагировать — заплакать или выстрелить обидчику в лоб. Эти пульсирующие зрачки обладали непреодолимой притягивающей силой, но Глеб краем сознания ощутил что-то постороннее, какую-то странную помеху; словом, ему опять показалось, что за ним наблюдают пристально и недружелюбно. Он повернул голову в ту сторону, откуда исходило это ощущение, и встретился взглядом с Возчиковым.
Олег Иванович вздрогнул, как будто его застали за неприличным подглядыванием, трусливо отвел глаза и нервным жестом сдернул с переносицы только что водруженные туда очки.
— Простите, — робко обратился он к Глебу, опять принимаясь мусолить многострадальные стекла, — я не имею чести быть знакомым… Вы новый сотрудник Фонда?
— Он сотрудник ФСБ, — по-прежнему неотрывно глядя на Глеба, напряженным голосом сказала Горобец. — Человек в железной маске, наш ангел-хранитель…
— ФСБ? — отчего-то всполошился Возчиков. — Как так — ФСБ? Почему?
— А почему бы, собственно, и нет? — снова опередив Глеба, ответила Евгения Игоревна. Она перестала наконец сверлить Сиверова глазами и снова сосредоточилась на Возчикове. — Что вас так удивляет, милейший Олег Иванович? Вы что же, полагали, что исчезновение целой экспедиции останется незамеченным? Или вы, как тот маленький мальчик, о котором так поэтично говорили вначале, рассчитывали, что все эти ваши браконьеры и сумасшедшие, питающиеся лежалыми трупами, пропадут сами собой, как только мы высадимся на пристани леспромхоза? Добудет вам известно, что, если бы не этот человек, присутствие которого повергает вас в такой шок, мы бы с вами сейчас не разговаривали. Вы бы так и бродили по лесу, пугаясь собственной тени, до самой своей смерти… Не надо так пугаться, он здесь вовсе не для того, чтобы выяснять, сколько именно и чьего конкретно мяса вы сожрали долгими зимними вечерами.
Возчиков в продолжение этой тирады так усердно тер полой рубашки свои очки, словно надеялся добыть из них огонь. Плечи у него ходили ходуном, сбившиеся в колтуны волосы вокруг лысины тряслись,
