голосом:
За что, дядя Серафим?
Если б знал за что, убил бы! — и дальше послышался довольно-таки глупый смех взрослого идиота.
В дом вали, дверь закрой и окна занавесь, которые во двор выходят... — это сказал другой брат, наверное, младший. — Да шучу я, шучу, дурак. Окна можешь не занавешивать. Но если на двор выползешь... Смотри!
Они помолчали, наверное, следя-, как Игорь уходит в дом.
Дверь-то прикрой.
Знаю! А ты доставай.
Да вон, в рюкзаке. Никак узел не распутаю.
Ну, путай, путай...
Все, готово.
Дай-ка сюда... Тяжеленький!
Дальше Ольга услышала какой-то странный звук... Что же это могло быть? Пожалуй, так открывают какую-то тугую дверцу... А может, люк? Она хотела было перекатиться на бок, чтобы посмотреть, что там такое делается. Но при первом же движении фанера, на которой она лежала, так скрипнула, что Ольга тут же замерла.
Ты слыхал? Чего это было?
По-моему, ничего не было. Больно ты, Сима, сумасшедшенький стал!
Потом наступило молчание, которое показалось Ольге бесконечным. На самом деле, конечно, пауза эта проползла быстро, словно напуганная черная кошка ночью, а потом они заговорили снова.
Ну? Понял? Ничего не было! Никто туда не заглядывал. Нитка цела, и бумажка на месте
Ладно, замолкни! Береженого бог бережет. .. давай сюда мешочек, я сам полезу.
Апочемуй-то ты?
Да потому, что я твой старшой. И сам желаю полюбоваться!
Ладно, лезь, потом я. Тоже хочу посмотреть.
После этого довольно- долгое время ничего слышно не было, кроме какого-то сопения. Пожалуй, так сопят обжоры, когда им достается лакомая еда.
Ну, скоро ты, Серафим?
Сейчас!
Ответ этот прозвучал как-то глухо, словно из-под земли...
Из-под земли?!
И, отодвинув осторожность в сторону, Ольга все же перекатилась на самый край фанерного листа. Так что теперь она могла просто свалиться братьям на голову, а уж то, что лист этот прогнулся очень заметно — это сто процентов!
Единственное, он не заскрипел, как в первый раз. Уж почему, неизвестно. Быть может, проявил благородство... Так или иначе, Ольга могла свесить голову.
Она увидела, что младший из братьев стоит над... погребом. А оттуда идет слабый свет — вернее всего, от фонаря.
Ну, сколько там, Сима? — и такое нетерпение послышалось в голосе среднего Жеребцо-ва, что, казалось, это были не слова, а сверла, которые сейчас пробуравят медлившего с ответом Серафима. — Сколько же?!
Да ты будто сам не знаешь... Килограммов шесть уже!
Ой, братуха! Как хорошо-то! Как замечательно! Ведь мы с тобой миллионеры, миллионеры, миллионеры! — и Николай буквально запрыгал на краю погреба.
Не говори так часто «миллионеры», а то получатся «миллиционеры»! — и из ямы донесся самодовольный смешок.
Как же мы все это с тобой вывезем-то, а?.. На доллары будем менять, что ли?
Конечно, надоллары1
Так ведь уж больно стремно это...
Сумеем, ничего. Сейчас, Никола, не про это надо думать! Пусть у тебя душа болит, как нам все оттуда взять!
Ой, холодно очень в это болото лазить. Холодно, братушка!
Ничего, вытерпишь! Зато как заживем-то, а, представляешь?
Тут они захохотали. Старший брат глухо, из-под земли, словно покойник. А младший вторил ему, подхохатывал, словно бес, и при этом он не мог удержаться, топотал ногами. И это было жуткое представление.
Чтоб хотя бы не смотреть на них, Ольга снова аккуратно легла на балку. Но жеребячий жереб- цовский регот легко долетал к ней. Фанера скрипнула под Ольгиными боками, и не раз- Но братья теперь ничего не замечали, словно загипнотизированные.
А может, и правда загипнотизированные?
Глава XIII
СЛЕПАЯ
Они оставались в сарае довольно долго — переговаривались, пересмеивались, перехркживались. И, судя по тому, что говорили они как-то отрывисто, Ольга поняла: братья Жеребцовы радостно толкались плечами.
Потом вдруг Серафим сказал: — Все, Коля, баста! Утри с рыла счастье. Там уже могут видеть, понял?
Он говорил при этом не как все, а: «пон'ял». В другое время эта ошибка рассмешила бы Ольгу. Сейчас она показалась какой-то зловещей. Скажем, если б Кощей Бессмертный шепелявил, это вряд лй вызвало бы у вас улыбку, ведь так?
Наконец замок лязгнул. Ольга невольно представила себе, как он сжал свои мерзкие акульи зубы. Хотя замок-то ни в чем не виноват. Просто исполнял свою работу, не различая, у хороших людей он служит или у плохих.
Но еще какое-то время она сидела у себя... на потолке, словно муха — ждала, правда ли они ушли, а может, вдруг вернутся ни с того ни с сего. Потом тихонечко свесилась вниз — все спокойно. Повисла на руках и мягенько спрыгнула на пол. Она ведь была гимнастка что надо, такие трюки умела делать, в таких номерах участвовала... Ну и что?! А то, что ей нужно взять себя в руки и подумать, как она с ее данными будет отсюда выбираться.
Стоп! Сейчас вообще об этом нельзя думать — ни грамма. Ведь она должна заниматься разведкой! И Оля подошла к горе всяческих металлических штук. А где же дверца в земле? И почти сразу увидела ее. Дверца была сделана довольно хитро. В смысле: кто не знает, что тут подполье, ни за что не догадается. Потому что завалена — замаскирована всякими медными и оловянными «железяками». Но если присмотреться, они, каждая, были прихвачены к крышке, которая сама была сколочена из как бы очень старых досок. И такие же доски валялись там и сям на земляном полу, как это обычно бывает в сараях.
Ольга попробовала приподнять эту крышку-дверку... Куда там! Даже и не старайся. Дверка, во- первых, была дико плотно пригнана, а во-вторых, эти медяшки, оловяшки, бронзовяшки и прочее, прибитые и привинченные для маскировки, весили будь здоров сколько.
Тут Ольга поняла наконец, почему братья Жеребцовы не сдают эту гору, которая явно стоила бы немалых денег. Она тут лежит для отвода глаз1
