гостинице окажется без клопов и с чистыми простынями, и вино будет подано не в пример лучше, чем за соседний стол.
— Будь внимателен, сынок, — прошептал магистр Борох, безуспешно стараясь говорить так, чтобы услышал его только Легран.
Дрю усмехнулся краешками губ — от тонкого слуха фаталя не укрылось беспокойство в голосе вершителя. Шенк несколько раз глубоко вздохнул, тщетно пытаясь отогнать от себя сомнения и неуверенность. Затем встал позади толстяка, взял его за руки…
— Думай о Нортхеме, думай только о нем. Пытайся вспомнить, что видел, когда приехал в город. Думай… думай о Нортхеме… Вспоминай…
Слова падали тяжело, входя в разум купца глубоко и прочно, как гвозди в дерево. Пока действовал Знак, он сейчас был особо восприимчив ко всему, что ему говорили. И он старался.
Не его вина, что получалось плохо. Воспоминания раннего детства с трудом пробирались наружу через плотные слои памяти, через иные воспоминания, более яркие, более живые. Об удачных и не слишком удачных сделках, коих было свершено множество, и далеко не все они были такими, о которых можно рассказать даже ближайшему другу. О покорных женщинах и даже, грешно вспомнить, мальчиках — узнай об этом его жена, возможно, однажды утром ему не суждено было бы проснуться. О грязном, сыром и нестерпимо вонючем застенке, в котором пришлось провести несколько дект, и слава Сиксте, что так мало. О взлетах и падениях… И где-то за всем этим слабыми, изломанными тенями маячили шпили арделльских минаретов, которые он запомнил еще будучи ребенком. Каплю за каплей Шенк выпускал на волю магию поиска пути, и сейчас руки заморского гостя, ведомые темпларом, выписывали в воздухе сложные, запутанные линии, которые тут же загорались видимым даже в ярких лучах солнца золотым светом. Горящие линии начинали свой собственный танец, их стремительный, поначалу казавшийся хаотичным полет становился все более и более определенным… Золотые струи образовали что-то вроде огромного, в рост человека, овала, внутреннее пространство которого стремительно заполнялось такого же оттенка золотым туманом. Вот прозвучали последние слова заклинания, и купец разом обмяк, потеряв сознание. Его лиловый тюрбан свалился с головы, глаза закатились, рот безвольно открылся, и из его уголка на роскошный халат стекала струйка слюны. Шенка передернуло — он читал, что после заклинания поиска пути проводник должен почувствовать слабость… даже и сам маг, если путь для создания портала он берет из своего разума. Но он не мог и предполагать, что это будет так страшно… Может, права Сикста, может, магия, даже направленная на доброе дело, несет в себе Тьму?
А может, это просто его неловкость всему виной?
— Что ж, брат Дрю, портал открыт. Тебе пора.
— Знать бы, куда он открыт, — привычно недовольным тоном буркнул фаталь, но в голосе его звучала решимость. — Говорите, он только в одну сторону работает?
— К сожалению, да. Вернешься обычным путем… сначала сушей, а на побережье Срединного моря в условленном месте тебя будет ждать корабль. В первый день каждой третьей декты…
— Ну что ж, — не дослушав фразу, явно уже до этого повторенную не раз, фаталь отдал магистру короткий салют и подмигнул темплару, — до встречи.
И шагнул в золотое марево. Сердце Шенка замерло — а вдруг прямо сейчас там, с другой стороны портала, выпадет на землю изломанное, сожженное или разорванное на куски тело? Но шли секунды, и ничего не происходило… Дрю исчез. Легран всей душой надеялся, что маленький фаталь попал туда, куда было нужно. Он верил, что сумел правильно понять значения строк в древней книге… он верил, что все сделал правильно, Но его не оставляло чувство, что он видел Дрю в последний раз. Если сравнивать с некоторыми другими залами Цитадели, это помещение можно было бы назвать небольшим — чтобы пересечь его из угла в угол, понадобилось бы не более тридцати шагов. И сейчас здесь царил полумрак — лишь две масляные лампы заливали светом угол, в котором стояло несколько кресел да небольшой столик. Едва видимые во тьме стеллажи с книгами уходили к сводчатому потолку — чтобы достать фолианты из верхних рядов, требовалась лестница. Пол покрывал толстый, кейтской работы, ковер — сокровище сам по себе, стоивший немыслимых денег. Его мягкий ворс делал беззвучными любые шаги — это место любило тишину.
Сюда никогда не проникал солнечный свет. Магистр Эд-рик Реффенберк, уже более сорока лет бывший Хранителем библиотеки, считал, как и многие его предшественники на этом высоком посту, что яркие лучи вредят драгоценным страницам… И потому широкие стрельчатые окна, затянутые витражным стеклом, открывались взору посетителей только в сумрачные, дождливые дни, а в ясную погоду их закрывали тяжелые, почти непробиваемые для солнечных лучей шторы.
Но сюда приходили не за тем, чтобы разглядывать витражи…
Эти полки из темного дерева хранили самое ценное, чем располагал Орден. Золото — дело наживное, драгоценные эликсиры теряют силу со временем, а сталь рано или поздно рассыпается ржавой трухой. Знания — вот истинное богатство, и братья-служители веками и тысячелетиями упорно собирали знания, крупица к крупице… Сейчас ни одна страна известного мира не располагала подобной сокровищницей. Далеко не все из этих книг были безобидны — даже на этих полках, обратиться к которым имел право любой из послушников и уж тем более из служителей, попадались иногда фолианты, которые куда мудрее было бы спрятать от любопытных глаз. А совсем недавно темплару пришлось убедиться, что в собрании орденской библиотеки есть и такие тома, что не видели света веками. И на то были достаточно веские причины.
Дверь тихо скрипнула, и Шенк поднял голову, всматриваясь в сумрак. В этот поздний час в библиотеке Цитадели редко появлялись люди. Он и сам засиделся здесь до глубокой ночи только потому, что утром следующего дня должен был отправиться на север. Его миссия в Сайле была окончена… Дрю отправился в неизвестность, пройдя порталом, который создал он… создал, наверное, впервые за последние сотни лет. Пусть его путь будет светел.
Три сотни ополченцев должны были выступить на соединение с армией командора Унгарта Себрасса, что вела тяжелые бои, остановив наступающие войска Минга. Пополнения отправлялись сразу же, как только их удавалось собрать, но опытных офицеров было мало. Шенк вполне подходил на эту роль: он изучал военное дело, тактику и стратегию — пусть и не столь дотошно, как те из послушников, что готовились пойти по окончании обучения в армию. И все же он был воином — пусть даже воином- одиночкой.
Назначение, объявленное на третий день после ухода маленького фаталя, стало для Леграна радостным и долгожданным событием. Сидеть здесь, в неприступной крепости, когда и воины, и вчерашние крестьяне, и братья-служители гибнут, пытаясь задержать рвущегося вперед врага, — это было даже оскорбительным для него. И когда Борох объявил приказ…
Сегодня был последний его день в Цитадели. Шенк задумчиво листал древнюю книгу, хотя давно уже знал на память каждую строку. Почему магистр Борох не забрал ее сразу после ухода Дрю? Почему не убрал ее в железный склеп — на годы или века? Не видел смысла? Или наоборот… был в этом какой-то скрытый, одному старому наставнику известный смысл?
Невысокая фигура появилась в дверном проеме, шагнула вперед… это была девушка — короткое, по моде Сайлы, платье, волосы, заплетенные в тугую косу. Свет упал на ее лицо — обычная девчонка. Чуть курносый нос, ровный загар. Что молодая девушка делает здесь в столь поздний час?
Он всмотрелся и чуть вздрогнул, узнавая…
— Синтия?
Она улыбнулась;
— Я думала, ты не узнаешь меня, темплар.
— Это и в самом деле было сложно. — Он улыбнулся, вдруг осознав, что скучал по девушке все эти долгие дни. — Кажется, Унтаро превзошел самого себя.
Он встал, подвел ее поближе к свету, вгляделся пристальней. Затем провел пальцем по ее щеке — Синтия стояла не шевелясь. Нет, это определенно не краска. Такому мастеру, как Унтаро, не составило бы особого труда найти нужный состав, чтобы придать коже вампирочки цвет природного загара, но краска может быть легко смыта. К тому же никакими мазями или пудрами не изменить цвета глаз. Сейчас, в полумраке, им полагалось бы светиться багровым, но сколько ни присматривался Шенк, он не мог заметить ни малейшего красноватого отблеска.
— Приоткрой рот, пожалуйста… — попросил он, прекрасно понимая, что звучит это немного грубо. Как
