моя госпожа.
Дверь, отделяющая комнату служанки от покоя госпожи, закрылась. Зейнаб лежала, затаив дыхание. В доме было удивительно тихо. Из сада доносилось навевающее дрему гудение насекомых…Если она закроет глаза, то вновь окажется в замке Бен Мак-Дун. Впервые за много недель воспоминание не причинило ей боли. Судьба судила ей жить вдали от родины. Теперь девушка отчетливо это понимала. «Прощай, милая Груочь, — шепнула она. — Пусть жизнь твоя будет счастливой, сестра». Потом Зейнаб смежила веки и тихо уснула.
…Он стоял над ее ложем, любуясь спящей. Карим повидал множество прекрасных женщин — и дома, и в далеких странах, — но эта красою затмевала всех. Неужели все девы Альбы столь восхитительны? Он никогда прежде не встречал дочерей этой северной земли…
Она рассказала Доналу Раю всю свою жизнь, а тот передал ее на его попечение. «Поразительно, что она сохранила рассудок», — подумал он. Ее страх перед мужчинами и неспособность ощутить любовь не удивляли Карима. Она никогда не знала ни того, ни другого. Теперь же под его руководством она постигнет все тайны страсти, овладеет вершинами мастерства — только так можно заслужить благосклонность калифа Кордовы. Понравится ли Зейнаб Абд-аль-Рахману? Он могущественный правитель и знает толк в прекрасном, но поговаривают, что теперь, когда его лета клонятся к закату, ему нужна не просто красавица… Карим понимал, что именно, поэтому Донал Рай уговорил его сделать из Зейнаб Рабыню Страсти…
Карим потихоньку разделся и лег рядом с девушкой, не сводя с нее глаз. Она беспокойно шевельнулась. Он осторожно провел пальцем от ямочки на шее, где бился пульс, по нежной груди. Она сонно зашептала что-то. Палец Карима скользнул вверх. Аквамариновые глаза девушки открылись — она узнала его. Склонившись над нею, он стал по очереди целовать ее соски. Потом принялся согревать их влажным своим языком, затем плавно перешел ко всей груди… Слегка запрокинув ее голову, ласкал языком стройную шею, а затем вернулся к груди…
Зейнаб затрепетала, но не от страха, а от восторга. Ей самой это было очевидно. Они не проронили ни слова. Теперь язык блуждал по ее плоскому животу. «Бедняга Груочь, — промелькнула у девушки мысль, — она только и знает, что потного и вонючего Иэна Фергюсона, который никогда не подарит ей такого наслаждения!»
— А-а-а-ах! — вырвалось у девушки, внезапно ощутившей едва уловимую дрожь в своей святая святых. Когда Карим коснулся ее гладкого венерина холма, она сжалась, но лишь на мгновение. Нет, его внимание, казалось, привлекали лишь ее дивно вылепленные бедра. Вот он целует ее стройную ножку — и, к ее изумлению, ласкает ртом каждый пальчик по очереди…
Он осторожно перевернул ее на живот, затем сел на ее ягодицы, и его большие ладони с длинными чувствительными пальцами лениво заскользили по ее плечам, спине… Она уже постанывала. Склонившись, он скользнул языком по ее плечам, а потом вдоль позвоночника. Потом он погладил ее упругие ягодицы, но, когда пальцы его скользнули между ними, Зейнаб напряглась.
— Не бойся… — заговорил он впервые за все это время. — Ты должна научиться принимать в себя мужской член по-разному, Зейнаб. Тебя здесь никто никогда не трогал? — Теперь пальцы его нежно ощупывали ее тело, не стремясь вглубь.
— Нет, — напряженно ответила она.
Карим тотчас же убрал руку, но продолжал ласкать это юное тело, легкими покусываниями вызвав довольное хихиканье. Вдруг девушка почувствовала, что он накрыл ее своим телом — она страшно испугалась… Нет, он просто нежно ткнулся носом ей в затылок и легонько подул…
Потом он снова перевернул ее на спину.
— А почему ты не целуешь меня? — удивилась она.
— Поцелуи воспламеняют, Зейнаб. Думаю, ты еще не готова испытывать поцелуи в сочетании с прикосновениями.
— А разве ты не можешь просто поцеловать меня?
— Если я тебя поцелую, то захочу тотчас же коснуться, мой цветочек, — предупредил он.
Она на мгновение насупилась, а потом сказала:
— Очень хорошо, мой господин, я разрешаю тебе. Я доверяю своему учителю, думаю, у него хватит сил остановиться, если я попрошу вдруг…
— Но прикосновения будут другие, более страстные, — снова предостерег он Зейнаб.
— Я готова, — настаивала девушка, и прибавила нежно:
— Хочу, чтобы ты поцеловал меня!
— Зейнаб! — холодно сказал Карим. — Мне лучше знать, к чему ты готова, а к чему нет. Еще вчера ты страшилась страсти. Всего три кратких урока, а ты уже считаешь, что готова ко всему!
— Но я готова! Я хочу изведать страсть! Это прекрасно, мой господин! Совсем не то, что с Иэном или с Гунна-ром… Прошу! — она уже молила.
— Урок окончен! — ледяным тоном сказал Карим. — И вообще пора спать.
Он лег на спину и устало закрыл глаза.
Зейнаб была вне себя от гнева. Он воспламенил ее кровь снова — она возбудилась куда сильнее, чем во время двух предшествующих «занятий». А он спит! Она жаждала изведать вкус его губ. Невзирая на мизерный свой опыт в том, что именуется страстью, Зейнаб изнывала от желания приникнуть ртом к его губам. Тихонько приподнявшись на локте, она стремительно склонилась и поцеловала его. Она вскрикнула от изумления, когда две мощные руки обвили ее и сапфировые глаза оказались прямо у ее глаз. И вот она уже внизу, и желанные губы прижимаются к ее губам, заглушив стон, а железные объятия лишают ее дыхания…
Это было не совсем то, чего она жаждала, моля его о поцелуе. Она думала, что губы его будут нежны, а лобзания сладки. Но эти поцелуи были дикими и почти болезненными. Она старалась высвободиться из его объятий, но как только ей удалось запрокинуть голову, она ощутила эти жгучие поцелуи на шее. И вдруг.., вдруг ей расхотелось вырываться. Она громко застонала, запустив пальцы в его густые, до плеч, темные волосы. Ведомая каким-то наитием, она уже отвечала на его поцелуи. Она чувствовала на спине его руки, пальцы ласкали кожу, обжигали… Она прильнула к нему всем телом и страстно зашептала на ухо:
— Возьми меня! Я не боюсь! Возьми меня!
…Он вот-вот упустит вожжи. Если это случится, он не сможет вышколить Зейнаб. Он хочет ее. Хочет так, как никогда и никого прежде не хотел, но это случится тогда, когда он посчитает нужным. Он, а не она! Рабыня Страсти должна повиноваться своему господину по первому же его знаку…
Разомкнув объятия. Карим бросил девушку животом себе на коленки и несколько раз с силой шлепнул по попке:
— Ты непокорна, Зейнаб! — бранился он. — Если бы ты принадлежала мне, я бы привязал тебя за руки к специальным колоннам для бичевания — ты их еще увидишь — и задал бы тебе добрую порку! Сегодня ты не будешь спать подле меня. Ступай сейчас же и ложись у моих ног, ты, похотливая лиска!
— Но ты отвечал на мои поцелуи! — злобно прошипела она. Шлепки причинили ей боль, но она не расплачется, словно глупое дитя…
— Повинуйся мне, Зейнаб! — в голосе уже звучала угроза.
— Я буду спать на полу, — не унималась она.
— Ты будешь спать там, где я велю! У меня в ногах! В этом доме есть комната для наказаний, я уверен. А у кнута есть особый наконечник, который не оставит отметин на коже. Тебя никогда не привязывали между двух столбов и не хлестали бичом, Зейнаб? Мне говорили, что боль при этом воистину мучительна. Если ты тотчас же не подчинишься, я потребую, чтобы Донал Рай приказал слугам выпороть тебя. Двадцать плетей — думаю, неплохо для начала. Ты должна научиться послушанию. Полнейшая покорность — вот одна из основных добродетелей хорошей Рабыни Страсти. А из моего , дома не вышло еще ни одной негодной рабыни! Теперь иди и ложись у моих ног.
Будь поблизости кинжал — она заколола бы негодяя! Вместо этого она покорно отползла в изножье постели. Угрозы все еще звенели у нее в ушах. А взгляд Карима неопровержимо свидетельствовал, что он не шутит. Он и вправду прибьет ее, если она не покорится!
— Ненавижу тебя! — прошипела она, сверкая от ярости глазами.
— Вот и хорошо, — сказал он. — Мне не нужна твоя любовь, Зейнаб. Полюби того, кого Судьба
