Повинуясь еще одному нажатию кнопки, начали подниматься пластинчатые ворота гаража. Позади раздался металлический лязг; Ирина вздрогнула и обернулась, но это всего-навсего автоматически закрылись ворота, которые вели на улицу.
Не дожидаясь, пока железный занавес поднимется до конца, водитель Гена одним уверенным рывком загнал джип в гараж. Он выбрался из кабины с электрическим фонарем в руке. Светя себе под ноги, Гена подошел к воротам, чем-то щелкнул, и те с негромким рокотом поползли вниз.
– Выходим, милочка, – сказала Валерия Захаровна. – Видите, где свет? Надо заглянуть туда. Он почти наверняка у себя в подвале.
Ирина уже увидела полоску электрического света, падавшую из приоткрытой двери в углу гаража. За дверью виднелся косой бетонный потолок и небольшой участок кирпичной стены. Уверенно стуча каблуками по бетону, Валерия Захаровна направилась на свет, и Ирине ничего не оставалось, как последовать за ней.
На пороге она остановилась.
– А... Гена? – спросила она у обернувшейся Валерии Захаровны, заметив, что водитель остался возле машины.
– Гена побудет здесь, наверху, – прозвучало в ответ. – Там он нам ни к чему. Думаю, мы сумеем разобраться сами.
Они спустились по крутой узкой лестнице в подвал, прошли через массивную железную дверь, миновали какое-то неосвещенное помещение, где на столе в углу таинственно и мрачно поблескивал пыльным экраном старый переносной телевизор, и вошли в квадратную комнату с низким бетонным потолком и грубо оштукатуренными стенами. Комната была ярко освещена бестеневой хирургической лампой, висевшей прямо над установленным посередине старым, накрытым зеленой больничной клеенкой кухонным столом. Позади стола, наполовину скрытая им, виднелась раздвижная алюминиевая тренога, на которой Ирина с замиранием сердца увидела картину. Она была повернута к ней задником, так что видны были только старый, потемневший от времени холст, коричневое дерево подрамника да тыльная сторона рамы, однако возраст холста и знакомый размер картины заставили сердце Ирины забиться чаще.
– Проходите, милочка, – сказала за спиной у Ирины Валерия Захаровна, – осмотритесь. Здесь есть на что посмотреть.
Эти слова сопровождались довольно бесцеремонным толчком между лопаток, от которого Ирина поневоле сделала пару шагов вперед.
– Но ведь это же... – пролепетала она, беспомощно обернувшись к Валерии Захаровне.
Валерия Захаровна улыбалась с видом именинницы.
– 'Мадонна Литта', – закончила она вместо Ирины, – моя мадонна. Подойдите поближе, взгляните на нее. Вы последний человек, которому доведется ее увидеть.
– Что?! – задохнулась Ирина.
Сверток, который передал Валерии Захаровне водитель Гена, был у нее в руках. Темная ткань бесшумно скользнула на пол, и Ирина увидела тусклый блеск вороненого железа. Ствол пистолета смотрел ей в живот, большой палец одетой в тонкую черную кожу руки изящным движением передвинул вниз флажок предохранителя.
– Проходите, – мягко предложила Валерия Захаровна. Она могла говорить мягко, поскольку твердости черного пистолетного дула вполне хватало для придания ее словам должного веса.
Ирина попятилась к столу, обогнула его, выставив назад руку, чтобы ненароком не столкнуть на пол картину. Пальцы коснулись шероховатого дерева рамы, легко пробежали по темным от старости бронзовым завиткам. Не отрывая глаз от пистолета, Ирина взяла немного правее, и теперь картина была более или менее между ней и Валерией Захаровной.
– Ну, что вы уставились на этот пугач? – с иронией поинтересовалась та. – Пистолета не видели? Не надо торопить события, пистолет – это просто страховка на случай... ну, словом, на всякий случай. Вы пришли сюда за картиной? Ну так она перед вами!
Ирина заставила себя оторвать взгляд от черного тоннеля начиненной смертью пустоты и перевела взгляд на картину. Без сомнения, перед ней на шатком фотографическом штативе стояла похищенная из Эрмитажа 'Мадонна Литта' – это было ясно и безо всякой экспертизы. Долгий путь завершился, картина была найдена, но обстоятельства, при которых произошла находка, Ирине, мягко говоря, не нравились.
– Что здесь происходит? – вскинув подбородок, спросила она.
Валерия Захаровна уже была около стола и, держа в одной руке пистолет, другой рылась в сумочке. На зеленую больничную клеенку лег наполненный чем-то одноразовый шприц, рядом появилась литровая склянка с притертой стеклянной пробкой, наполненная какой-то маслянистой жидкостью.
– Финальная сцена, – отодвигая в сторону ненужную сумку, сообщила Валерия Захаровна. – Я могла бы поступить иначе, но, в конце концов, у вас на эту картину прав только чуточку меньше, чем у меня. Вы способны по-настоящему ценить красоту и, надеюсь, сумеете по достоинству оценить и мой прощальный жест.
– Я вас не понимаю, – дрожащим голосом солгала Ирина.
– Да неужели? Тогда надо признать, что вы сильно поглупели со времени нашего последнего разговора. Вы и тогда не блистали особым умом, но теперь это что-то из ряда вон выходящее... Что ж, в таком случае обернитесь. Может быть, тогда все станет немного понятнее.
Ирина обернулась и с пронзительным криком отскочила в угол, едва не сбив картину с шаткой подставки.
Прямо у нее за спиной на рыжей больничной кушетке полулежал, привалившись плечом к стене, незнакомый Ирине мужчина средних лет – мертвый, как кочерга, мертвее мертвого. Рот у него был открыт, глаза тоже, на лице застыло выражение тупого изумления. Это мертвое лицо было неповрежденным, без единой царапинки, но стена позади выглядела так, словно ее поливали из пожарного брандспойта – но не водой, а чем-то красным. На потемневшей, подсохшей крови жутко белели какие-то студенистые комки и клочья, при виде которых Ирину едва не вывернуло наизнанку.
– Я объясню вам, милочка, что здесь происходит, – словно откуда-то издалека, доносился до нее голос
