Да, сходство с 'мадонной Литта' имело место быть, хотя и не такое разительное, как то, что демонстрировала Валерия Захаровна в данный момент. В то же время лицо на фотографии казалось одухотворенным; возможно, то была просто задумчивость или сосредоточенность юной девушки, почти ребенка, читающей любимую книгу, но это мягкое, почти неуловимое выражение гораздо больше роднило тогдашнюю Валерию Захаровну с мадонной, чем теперешнее портретное сходство.
'Портрет Дориана Грея', – подумала Ирина. Она чуть было не произнесла это вслух, но вовремя спохватилась: сравнение было чересчур прозрачным и наверняка не понравилось бы ее собеседнице.
В самом деле, работа пластического хирурга, который довел сходство Валерии Захаровны с 'мадонной Литта' до полной идентичности, была сродни тому, что совершил придуманный Оскаром Уайльдом художник, написавший портрет, старившийся вместо своего прототипа. Следы времени, пороков и страстей с лица Валерии Захаровны удалил скальпель хирурга, а не темное волшебство портрета – вот и вся разница. А суть осталась неизменной: это была просто еще одна безнадежная попытка обмануть время, судьбу, окружающих и в первую очередь самое себя...
– Поразительно, – сказала она, бережно возвращая фотографию владелице. – Но... Простите за нескромность... Ведь, насколько я могу судить, ваше сходство с тех пор многократно увеличилось! На фотографии вы просто немного похожи, а теперь – ну, просто одно лицо! Неужели это из-за того, что вы все время думали о ней?
– Вот что, милочка, – довольно сухо произнесла Валерия Захаровна, убирая фотографию на место, в ридикюль. – Давайте-ка внесем некоторую ясность. Говоря, что мы могли бы подружиться, я имела в виду именно дружбу. Мне нужна подруга, а не приживалка, которая станет смотреть мне в рот и восторженно принимать любую глупость, которую мне вздумается произнести. Вы красивы и умны, это превосходно; вы талантливы, компетентны и независимы, и это еще лучше. Такой вы мне нравитесь, поверьте. Но лгать вы не умеете. То есть женщин, не умеющих врать вообще, на свете просто не бывает, и кое-какими способностями в этой области вы, конечно, обладаете. Но это не ваша стихия, вам нужно еще многому научиться, прежде чем вы сумеете меня обмануть. Поэтому оставьте ваши попытки сделать мне незаслуженный комплимент, у вас это получается прямо-таки отвратительно – смотреть стыдно, ей-богу. Что вы такое несете?! Мне доводилось слышать сплетни о детях, которые якобы рождались похожими на портрет, все время находившийся перед глазами у матери во время беременности. Даже это уже находится, по-моему, на грани откровенного бреда, но чтобы человек вместо морщин и мешков под глазами с возрастом приобрел сходство с портретом, который ему нравится, – это... Я даже не знаю, как это назвать! Это, милочка, уже очень далеко за той гранью, о которой я только что упомянула...
Ирина вздернула подбородок и оскорбленно поджала губы. 'Прямота и независимость? – подумала она. – Хорошо, будут тебе и прямота, и независимость! '
– По-вашему, было бы лучше, если бы я прямо спросила, в какой клинике вам это сделали? – обворожительно улыбаясь, осведомилась она.
Валерия Захаровна одобрительно хмыкнула, оценивающе разглядывая ее сквозь дым своей сигареты.
– А вы, милочка, смелы, – сказала она с непонятной интонацией. – Да, смелы... Впрочем, я ведь сама вас спровоцировала, не так ли?
– Так, во всяком случае, мне показалось, – независимо ответила Ирина.
– Вам не показалось. Мне действительно было любопытно узнать, что у вас на уме. М-да...
На какое-то время Валерия Захаровна погрузилась в глубокую задумчивость. Ирина ей не мешала, хотя умирала от любопытства, пытаясь угадать, о чем может думать эта молодящаяся рептилия.
– Ну его к черту, этот чай, – неожиданно произнесла Валерия Захаровна. – Давайте выпьем коньяка! Надеюсь, вы ничего не имеете против?
– Вообще-то, я за рулем, – осторожно напомнила Ирина.
– Чепуха! Если возникнут какие-то проблемы на дороге, и не только на дороге, звоните мне, я все улажу. У вас есть проблемы, которые надо срочно уладить? Нет? Вы уникальный человек. У всех моих знакомых они почему-то буквально не переводятся, я уже устала – и помогать устала, и искать благовидные предлоги для отказа... Вы себе представить не можете, как это тяжело – чувствовать, что ты нужна своим знакомым не как человек, не как личность, а всего лишь как универсальная отмычка, с помощью которой можно открыть любую дверь! И не просто открыть, а, сами понимаете, ногой...
– Я вам искренне сочувствую, – сказала Ирина. – Нет, правда, сочувствую. Я порой испытываю те же ощущения – в меньшей степени, конечно, но те же. Говорить и писать о художниках – часть моей работы. А они, как покойники, любят, чтобы о них говорили либо хорошо, либо...
– Либо? – лукаво переспросила Валерия Захаровна.
– Да, вы правы, – улыбнулась Ирина. – Когда о них вообще не говорят, им это тоже не нравится. Так что получается, художники еще хуже покойников.
– Вы еще слишком молоды, милочка, и потому, наверное, не заметили, что живые всегда хуже мертвых. Все, независимо от пола, характера, профессии, расовой и религиозной принадлежности... Мертвые не кусаются, как сказал кто-то из классиков приключенческого жанра. Это истина – вечная, непреложная и достойная того, чтобы выпить за нее по паре рюмок хорошего коньяка. Итак?..
– Кто я такая, чтобы спорить с классиками? – улыбнувшись, капитулировала Ирина.
За коньяком разговор о 'Мадонне Литта' продолжился, приняв новый, совершенно неожиданный оборот.
– А скажите-ка, милочка, – произнесла Валерия Захаровна, закуривая очередную сигарету, – вы ведь искусствовед и, следовательно, должны быть в курсе... Это правда, что мою 'Мадонну' украли из Эрмитажа?
– Кто сказал вам такую чушь? – возмутилась Ирина. – Это невозможно!
– О том, что невозможно, не сочиняют сплетен, – возразила Валерия Захаровна. – Невозможно... И это говорите мне вы, искусствовед! Неужели вы не знаете, что весной в Эрмитаж вломилась целая банда и что только благодаря счастливой случайности их удалось задержать?
– Я полагала, что это произошло не благодаря счастливой случайности, а благодаря срабатыванию сигнализации, – сказала Ирина.
