надо достойно, а не бегать от старости, как... как таракан от веника!
– Ну-ну, – сказал Владимир Яковлевич. – Ты, главное, пациентам этого не рассказывай. Особенно пациенткам. Вдруг они тебе поверят? Что же это мы, скажут, в самом деле? Некрасиво! Ай-ай-ай, скажут, куда ж это годится? Бегаем от старости, как тараканы от веника, да еще и за свои денежки! Пойдем-ка мы эти денежки лучше пропьем!
Вера хихикнула и плотнее прижалась к нему. Обычно ее прикосновения были приятны Владимиру Яковлевичу, но сейчас он из последних сил старался держаться и на ласки его уже просто не хватало – он едва преодолел инстинктивное желание оттолкнуть девушку, чтобы не мешала думать.
'Все правильно, – думал он. – Все логично. Оставлять живых свидетелей – последнее дело. Да еще таких свидетелей! Нет, с этим надо срочно что-то решать. Но ведь это же не кто-нибудь, не Короткий какой-нибудь, и не Кот, это же... Она сама виновата, – подумал он. – Сама, больше никто. Кто ее просил оставлять открытым гараж и тем более дверь на лестницу? А уж стрелять-то ее и подавно никто не просил. А теперь ее, конечно, взяли на заметку. Сволочи! Поняли, что законным путем ничего не добьются, и решили пошарить в доме. А эта дура и рада стараться – пиф-паф, ой-ой-ой! А незаконное хранение, ношение и, главное, применение огнестрельного оружия – это уже не какие-то смутные подозрения, это уже статья. Странно, почему ее до сих пор не взяли? Да что тут странного! Ясно же: убедились, что в доме доктора Дружинина творятся интересные дела, и теперь следят, глаз не спускают...'
Он курил, бездумно стряхивая пепел на пол. Вера делала то же самое с другой стороны кровати, и Владимир Яковлевич вдруг подумал, что раз так, раз все правильно, логично и необходимо, то убирать этот пепел, вооружившись пылесосом, придется ему самому. А впрочем... Да ну его к лешему! Не пепел надо убирать, а самому убираться – из этого дома, из города, из страны, и чем скорее, тем лучше!
Скосив глаза налево и вниз, он посмотрел на Веру. Девушка полулежала, доверчиво прильнув к нему молодым стройным телом, обвив его ногу своими, длинные волосы рассыпались по плечам. Сейчас, когда решение было принято, Владимир Яковлевич словно увидел ее впервые. Она действительно была очень хороша, и Дружинин вдруг с полной ясностью осознал, что там, за бугром, лучшей ему не найти. Женщины там слишком хорошо знают свои права, а вот у мужчин прав, можно сказать, не осталось, если не считать права вкалывать до седьмого пота и во всем им угождать, чтобы избежать развода, который там, у них, равносилен финансовой катастрофе. У безродной дворняги прав больше, чем у обеспеченного, самостоятельного мужчины, и, если ты любишь хороший секс, тебе придется либо довольствоваться услугами проституток, либо искать достойную партнершу. Там это трудно, почти невозможно, а здесь – вот она, под боком, и переезд из питерской хрущевки в приличный особняк где-нибудь за бугром – неважно где, лишь бы подальше отсюда, – для нее будет равносилен чуду. Так почему бы не подарить бедной девушке сказку?
'Погоди, приятель, – подумал он. – Ты сначала сам выберись из дерьма, а потом уже раздаривай сказки направо и налево. Склонность к пустым мечтаниям и полному бездействию – вот она, ахиллесова пята российской интеллигенции! Так бы и лежал всю жизнь на диване, строя головокружительные планы и рисуя перспективы, от которых захватывает дух...'
– О чем ты думаешь? – промурлыкала у него под боком Вера.
Голос у нее был сонный, разнеженный.
– Я-то? Думаю, не подарить ли тебе сказку.
Она подняла голову, заглянув снизу ему в лицо.
– Как это?
– Узнаешь, когда придет время. Если скажу сейчас, сюрприза не получится.
Он завозился, высвобождая руку, на которой она лежала, и решительно встал с постели.
– Ты куда? – капризно спросила Вера.
– Надо позвонить, – ответил он, натягивая брюки.
– Кому?
– Сказочнику, – подавив вспышку раздражения, ответил он. – Хансу Кристиану Андерсену.
Прихватив с тумбочки мобильный телефон, доктор Дружинин вышел из комнаты. За домом наблюдали, он знал это, потому что несколько раз замечал слежку. Можно было предположить также, что человек, в которого стреляла Анна Карловна, нашпиговал весь дом скрытыми микрофонами и, быть может, даже видеокамерами. Быть подозреваемым в убийстве – не сахар, а если это убийство связано к тому же с похищением картины да Винчи, ищейки пойдут на все. Когда хотят, они умеют работать, а это как раз тот случай, когда хотеть им приходится поневоле...
На какой-то миг Владимира Яковлевича охватила паника. Он почувствовал себя зверем, угодившим в волчью яму, откуда нет выхода. Но ведь это было спланировано заранее, сказал он себе. С самого начала предполагалось, что они не дураки и выйдут на его след. Выйдут, пройдут по этому следу, азартно виляя хвостами и тявкая от нетерпения, а потом упрутся в глухую стену, покрутятся разочарованно на месте и двинутся по другому следу – ложному, заботливо им подброшенному...
Вот только обнаружение трупа Мансурова в планы Владимира Яковлевича не входило. Его не должны были найти – по крайней мере, так скоро. Что ж, приходилось признать, что ищейкам удалось продвинуться немного дальше и быстрее, чем он рассчитывал. Это означало, что в расчеты вкралась ошибка, которая грозила стать роковой.
'Ладно, – подумал он, – пусть ошибка. Так что же теперь, сидеть и ждать, пока за мной придут? Нет, все правильно, все логично, нужно действовать...'
Набросив на голые плечи теплую куртку, он поднялся в мансарду и вышел на балкон. Тучи немного разошлись, открыв сверкающий холодным блеском однобокий диск убывающей луны. Эта болтающаяся в неимоверной высоте груда мертвых серых камней светила, как прожектор, и Владимир Яковлевич вполголоса пожелал ей провалиться в тартарары. Боком скользнув в глубокую черную тень, отбрасываемую свесом крыши, он закурил новую сигарету, чтобы соглядатаи, если таковые действительно отирались поблизости, решили, что он просто вышел покурить на свежем воздухе, и, прикрывая телефон полой куртки, по памяти набрал номер.
Трубку не брали довольно долго. Потом гудки прекратились, и грубый мужской голос неприветливо бросил:
