новые. Согласно данным паспортного стола, оба уже несколько месяцев прописаны в этом вот доме, а потому нет ни малейших оснований отказать в выдаче документов. С этого момента жизнь Ярослава Верменича не вызывает никаких вопросов. Кроме разве что его невероятных успехов у женщин… но это так, к слову.
Бурун глотнул кофе, затем, видя, что Ярослав собирается что-то сказать, отрицательно качнул головой.
– Я не закончил. Так вот, все это в совокупности позволяет сделать любопытные, хотя и не оригинальные выводы. Например, что господин Верменич является агентом какой-нибудь из иностранных разведок. Быть может, не слишком высокого уровня, что-то вроде посредника – лицо, не привлекающее к себе внимания, тихое, незаметное. Можно было бы спихнуть дело в вышестоящие инстанции и на этом умыть руки. Но к нам… совершенно случайно, признаться, попал в руки некий документ.
Капитан вынул из папки отпечатанный на принтере лист и протянул его Ярославу.
– Полюбопытствуйте. Пока без комментариев.
На плотном белом листе была отпечатана фотография, снабженная несколькими десятками строк текста на английском языке. Судя по содержанию комментария, это была распечатка из базы данных Интерпола.
С фотографии на Ярослава смотрело его собственное лицо. Глаза быстро пробежали по строкам – Джерри Вирм, бывший сержант полиции Детройта, разыскивается за совершенные в Детройте в 1989 году многочисленные убийства… перечень примет… предположительно покинул США… предположительные связи – сестра, Хельга Вирм, приметы…
Вот, значит, как… он надеялся, что сумел более или менее прилично замести следы в полицейском управлении. Конечно, родственники и наследники тех, чьи смерти заставили его покинуть США, ничего не забыли, и охотничий сезон на Джерри Вирма все еще открыт – но вот попадания его данных в информационные банки Интерпола он не ожидал. По сути, его не искать должны были, его бы национальным героем объявить за то дело… только вот американцы, помешанные на своих законах, очень не любят, когда кто-то устраивает самосуд. Нет, они с удовольствием читают книги и смотрят фильмы о бравом герое- одиночке, крошащем в капусту легионы «плохих парней», но как только что-то подобное случается в реальности, сразу начинается шум и крики о нарушении закона и прав человека.
– Не будем сейчас говорить о том, что за океаном у вас оказался двойник, к тому же с поразительно созвучным именем и с очень интересной родственницей. Находка нас заинтересовала, и мы решили еще покопать в том же направлении. Это заняло почти семь месяцев, и улов оказался… скажем так, рыбок было мало, но они того стоили.
Через стол, прямо в руки к Ярославу, скользнул еще один лист. На этот раз ксерокопия – с не слишком хорошо сохранившегося оригинала, но даже и на этом снимке узнать лицо можно было без труда. Все то же лицо. Человек на снимке был одет в форму офицера Красной Армии. На обратной стороне копии был текст, но Ярослав не стал его читать. Он и так помнил, где и когда был сделан снимок. 1945 год. Январь. 27 января, если точнее. Освенцим.
– На снимке запечатлен старший лейтенант Ярослав Владимиров, – сообщил Бурун, благодарно кивая безмолвной Ольге, снова наполнившей его чашку. – Знаменательное событие, освобождения лагеря смерти «Аушвиц-Биркенау». Не скрою, получить доступ к архивам тех лет оказалось непросто, но кое-что установить удалось. Например, кому старший лейтенант Владимиров отправлял свой денежный аттестат. Ольга Владимирова. М-да… И последняя наша находка. Пожалуй, самая интересная.
Еще один лист. И снова снимок – совсем плохой, зато крупным планом.
– Знаете, где сделана фотография?
– Знаю, – одними губами прошептал Ярослав.
На снимке его лицо получилось очень хорошо – четко, ясно, с мельчайшими деталями. Чего нельзя было сказать о его собеседнике – возможно, причина была в дефекте пластинки, или просто фотограф напортачил при обработке полученного материала, но второй человек на фотографии был почти неузнаваем. Только характерная бородка… все остальное было затянуто мутным серым пятном. Видимо, поэтому снимок и не стал известен.
Это был всего лишь пятый месяц его пребывания в этом мире. Он уже освоился с языком и говорил без малейшего акцента. Успел понять, что застрял в этом мире надолго, и без посторонней помощи – или без чуда – вернуться домой не сможет, а значит, обречен провести здесь долгие годы. Оставалось только выбрать, где именно…
Он все никак не мог понять, что творится в стране, куда он попал. Шла непрерывная война, люди одной нации стреляли в своих же соотечественников, и каждая сторона прикрывалась лозунгами, в массе своей правильными и доходчивыми. И с той, и с другой стороны хватало и людей порядочных, искренне веривших в свою правоту, и подонков, стремившихся под шумок свести счеты, обогатиться, почувствовать вкус власти или же просто удовлетворить свою жажду крови. Были и другие – большинство, – смутно понимающие цели тех, кто вел их на убой, но привыкшие подчиняться. Привыкшие верить, что тот, кто командует, прав по определению, и ему там, наверху, виднее.
Все это было для Ярослава новым и непонятным. Быть может, именно поэтому он тогда не уехал в относительно безопасную Европу, остался здесь, в России, чтобы посмотреть, к чему приведет этот необычный эксперимент. За себя он не беспокоился, хотя и старался не ввязываться не то что в политические игры, а даже и в местные конфликты. Один раз только отступил от этого правила, когда решил встретиться с человеком, в той или иной мере ответственным за всю эту заварившуюся кашу.
Встреча состоялась… Владимир Ильич уделил гостю почти полчаса – довольно много для его жесткого расписания. Тогда и был сделан этот снимок… кто бы мог подумать, что он снова всплывет через столько лет!
– Какой он был? – вдруг спросил капитан.
– Сложно сказать, – задумчиво протянул Ярослав. – Мне показалось, что он не был оголтелым фанатиком, каким его некоторые сейчас считают. Скорее, он был просто убежден в своей правоте, в необходимости того, что делал. Убежденность и фанатизм – разные вещи, вы ведь понимаете? Так же, как упорство и упрямство. Он говорил о своих планах… и чувствовалось, что это не прожекты, что все обдумано, по крайней мере в стратегическом аспекте, на много лет вперед, взвешены все возможные препятствия и уже намечены меры к их преодолению. Если бы он прожил еще хотя бы лет двадцать… все могло бы быть иначе. Но уже тогда было видно, что он не жилец.
– Аура? – В голосе Сергея прорезалась неприкрытая ирония.
– Нет, не в этом дело. Просто он взвалил на себя слишком большую ношу. И к тому же имел слишком мало соратников. Я имею в виду не толпу, его боготворившую, таковых и в самом деле было более чем достаточно. А ему нужны были настоящие сподвижники, умные, образованные, дальновидные. К сожалению, когда идет передел власти, наверх выплывают люди, умеющие идти к цели даже и по трупам. К своей, личной цели. Если бы не выстрел Каплан, Ленина убрали бы свои – может, годом позже. Уже в 1921 году видно было, что Ленин начал мешать своим же товарищам. Мешать тем, что с неохотой шел на крайне жесткие меры – в том числе и там, где без них было не обойтись. Хотя он умел быть жестким…
– Значит, на фотографии все же именно вы.
– Разумеется, – хмыкнул Ярослав. – Вы ведь, капитан, и так в этом не сомневались, верно? Иначе зачем показывали бы мне все это? И на той, в Освенциме, тоже я.
– Сколько вам на самом деле лет?
– Сто сорок три. Через три месяца будет сто сорок четыре.
Некоторое время Сергей молчал, словно не веря услышанному, хотя к чему-то подобному он был готов. Затем заметил с иронией, за которой слышалось вполне очевидное беспокойство:
– Если бы мы были персонажами фильма… я бы сказал так – вы все это рассказываете потому, что не намерены выпустить нас из этого дома живыми.
Ярослав невесело рассмеялся.
– Нет, что вы, капитан. Просто сейчас сложилась такая ситуация, что я и сам не знаю, что делать дальше. Просто выговориться – и то легче станет. А там, глядишь, и какая-нибудь умная мысль в голову придет. К тому же вы и сами очень необычный человек, капитан. Скажите, вы когда-нибудь были на сеансе гипноза?
