вновь за окном «Кадиллака» проносились сосны, неподвижный залив. Барышев сидел, разглядывая маленькую фотографию в журнале, с которой на него смотрела женщина — ее-то ему и предстояло найти. Что-то не понравилось полковнику милиции в ее взгляде: то ли слишком независимая она, то ли слишком надменная.
— И ее мне предстоит найти, — проговорил полковник Барышев, продолжая разглядывать фотографию Кати Ершовой.
Что-то подсказывало ему, что сделать это будет нелегко, хотя на свою интуицию в последние дни он не мог положиться.
«Искать, искать… — подумал Барышев. — Кому нужны эти поиски? Ну, найду я женщину-фотографа, добуду фотографии, докажу, что убийцы не были азербайджанцами, и что из этого? Лишняя головная боль. Еще врагов себе наживу среди сослуживцев».
И полковнику сделалось тоскливо.
Глава 14
Убедившись за пару дней, что никто ее так и не нашел и тем более не собирается убивать. Катя Ершова немного осмелела. Дикторы не призывали в телевизионных программах отыскать женщину с фотоаппаратом, а из комментариев официальных лиц следовало, что убийство совершили три азербайджанца. То, что это не так, твердо знала лишь Катя, потому как располагала доказательствами — фотографиями.
Наконец, она созрела до того, чтобы посоветоваться с подругой, куда бы лучше продать фотографии, в какое издание. Снимки и негативы Катя держала в сумочке завернутыми в черную бумагу и перетянутыми прозрачным скотчем — так обычно запаковывают непроявленную фотографическую бумагу.
Прошло уже два часа с того момента, как Лиля позвонила с работы и сказала, что едет домой. Дорога обычно занимала, максимум, полчаса, минимум — десять минут, в зависимости от того, чем и в какое время едешь — на машине или на метро.
В последние дни Ершова, как выжившая из ума политизированная пенсионерка, смотрела по телевизору все выпуски новостей. Пока убийство Малютина оставалось в числе первых сообщений не только питерского, но и общероссийского телевидения.
В каждом выпуске непременно появлялся какой-нибудь депутат, который предлагал безотлагательно разобраться со всеми кавказцами. Журналисты словно издевались над зрителями. Тут же после выступления русофила-кавказцефоба пускали в эфир сюжет еще с одним депутатом, носящим мусульманскую фамилию, но пропагандирующим великорусские шовинистические взгляды.
«Где же Лилька? — подумала Катя, в очередной раз выключая телевизор. После просмотра выпуска новостей в голове, как и прежде, царила неразбериха. — Хоть бы позвонила, мерзавка, понимает же, что я сильно из-за нее волнуюсь!»
И тут Кате показалось, что она слышит звуки борьбы в подъезде. Крадучись, она подобралась к двери и припала к ней ухом. Никто не кричал, никто не дрался, но звуки были странными: сопение, кряхтение, словно кому-то уже скрутили руки, залепили пластырем рот и волокут по лестнице.
«Если бы волокли, — подумала Катя, — то давно бы уже пронесли мимо Лилькиных дверей».
Она напрягла слух, как могла, но ничего нового разобрать не сумела. И вдруг, когда уже она отчаялась что-либо понять, услышала довольно отчетливо прозвучавший Лилькин голос:
— Отцепись ты! Я же сказала, ко мне сегодня никак нельзя!
— Ну, Лиля, — отвечал ей пьяноватый мужской голос, — я же еще твоего дивана не видел.
— И не увидишь.
— Лиля, от сумы, от тюрьмы и от постели не зарекайся.
— Фу, черт! — с облегчением выдохнула Катя, — а я-то уж подумала, бандиты.
— Ты что, не одна? — допытывался мужчина. — У тебя кто-нибудь есть?
— Нет у меня никого, понял? Не надо.
— Это ты зря.
Послышался щелчок зажигалки, и под дверь потянуло дымом дорогой сигареты.
— Нельзя, — как маленькому, втолковывала Лилька.
Она твердо усвоила то, о чем ее просила Катька — никому не говорить, что Ершова в Питере. А поскольку Лилька сегодня порядочно выпила, то исполнение договоренности с лучшей подругой превратилось в навязчивую идею.
— Я одна, — твердила она своему спутнику, хотя тот уже ни о чем не спрашивал. — Одна, понял?
— Тогда пошли, — вяло предложил он, — Почему?
— Потому что я тоже один.
— Это еще не повод переспать.
Вновь послышалась возня, скорее всего, мужчина пытался облапить Лилю, а та так же вяло пыталась сопротивляться.
— Ты от меня ничего не получишь, потому что ты уже пьян. Иди отсюда!
«Пойдет или нет? — призадумалась Катя. — Я бы на его месте уже давно ушла. Ведь понятно, просто так Лилька артачиться не станет, это не в ее правилах. Она либо соглашается сразу, либо никогда».
Наконец Ершова услышала мерные шаги на лестнице.
Зазвенела связка ключей, и Лиля вошла в квартиру. И только теперь Ершова поняла, что основательно был пьян не только мужчина, но и ее подруга.
— Катя, — проговорила Лиля, уставившись на Ершову так, будто впервые ее видела.
— Ты что, забыла? — удивилась Катерина.
— А, — проговорила Лилька, звучно ударив себя ладонью по лбу. — Я так старательно убеждала этого идиота в том, что живу одна, что даже сама в это поверила.
Лилька глупо захихикала, прислонилась к стене в коридоре и начала медленно оседать. Сев на корточки, захихикала еще громче.
— Катька, чего ты боишься? Твои чеченцы сюда не доберутся, в Питере другие дела творятся.
Ершова закрыла дверь на все запоры и подхватила Лильку под локоть.
— Пойдем.
— Куда?
— В комнату.
— Зачем? Мне и здесь хорошо.
Лиля вытащила из кармана пачку сигарет, открыла ее и попыталась прочесть, что написано на донце. Сигареты, естественно, посыпались на пол.
— Да, Катя, ты права, мне лучше не курить, — сказала Лиля, хоть Ершова и не заикалась о курении.
— Ты, Катька, даже и представить себе не можешь. какие мне сегодня предложения делали.
Лиля зашла в комнату и с удивлением посмотрела на диван, вроде бы не признала обновку. Затем растерянная улыбка появилась на ее губах:
— Всякие интересные предложения.
— Замуж, что ли, выйти?
— Это неинтересно, надоели, — мотнула головой Лиля. — Мне предложили поехать.
— Куда?
— В хорошее место, — Лиля, приложив палец к губам, проговорила:
— Тес!
— Когда?
— Завтра.
— Ты уже дала согласие?
Лилька вновь глупо захихикала:
— Ты же видишь, я пьяна, а значит, никаких серьезных решений принять не могу. Все будет ясно завтра.
— Лиля, по-моему, я сейчас заставлю тебя немного протрезветь.
— Нашатырь дашь понюхать?
— Нет.
