Атаман. Кровь за кровь

Прокопова неестественно загнуты внутрь рта. «Да они же у него выбиты!» — ужаснулся Юрий. Очевидно, Прокопов не стерпел унижений и по­лучил за это прикладом в зубы. Щеки и подбородок у Прокопова были, как всегда, небритые.

«Зачем? Зачем они убили его?» — тупо сверлил мозг единственный вопрос.

На улице показался человек. Шел он как-то боком, вжав голову в плечи. Это был учитель Терпухина, Виктор Степаненко. Завидев своего бывшего ученика, Степаненко по-бабьи всплеснул руками и запричитал, указывая рукой в сторону одного из домов.

—  

Что там? — спросил Терпухин, чувствуя, как у него холодеют руки.

—  

Расстреляли, людей расстреляли!

—  

Кого?

—  

Борьку, Валерьевну, в очках которая ходила... Четверых человек.

—  

Еще кого?

—  

Крашенинникова...

—  

Отца?

—  

Нет, сына, гемофилика. Всех вместе положили. Отвели на выгон, к речке, где крапива растет, постави­ли на колени рядышком и расстреляли...

— 

А где сами чеченцы?

—  

Уехали. Подпалили дом Версиловой, Гунькина и уехали... Как фашисты какие! Они и Крепышовых дом подпалили, да не угорелся, потушить успели.

—  

Веди к убитым.

С автоматом наперевес Терпухин пошел вслед за семенившим Степаненком.

Возле речки его взору предстала ужасная картина. Перед густой стеной разросшейся на влажном берегу крапивы лежали четыре трупа — двух мужчин, жен­щины и мальчика.

—  

На колени всех поставили и перестреляли. Я ви­дел... Я тут недалеко бежал, увидел их, лег на землю и руками закрылся, чтобы не смотреть, — бормотал Степаненко, делая бессмысленные жесты — то хватал­ся за свои пуговицы, то дергал ухо, потом нагнулся над трупом и стал поправлять очки на бескровном лице убитой женщины.

—  

Как их... сразу? — тихо спросил Терпухин. Жел­ваки играли у него под кожей.

—  

На колени поставили... Вот, Якубова не назвал. Он еще пошутил, когда на колени поставили... Сказал, что ближе к земельке будет. А я вон там за крапивой на берегу лежал... Закрылся руками, а посмотреть так тянет, эх-ма!

Бывший учитель достал грязный носовой платок и дрожащими руками вытер пот с лица.

—  

Один из них, низенький такой, подошел к ним сзади с пистолетом и пострелял всех по очереди — в голову сзади выстрелит одному и переходит к следу­ющему. Они все и повалились рядышком, видишь. Первого Борьку, потом Якубова. А Валерьевна закри­чала, так он ее ударил по голове, видишь, в очках стек­ло треснулось, побил, зараза!..

Терпухин отошел от трупов. Кровь в нем закипала, в глазах потемнело.

— 

А Сережку-то Крашенинникова зачем убили? — подвывал Степаненко. — Он и так, бедолага, помер бы. Гемофилик ведь! Берегся, берегся да и не уберегся. На солнышко вышел погреться, а они его и прихватили. Старики его в город поехали... Эх, зачем поехали?

—  

А где люди?

—  

 Как где? Попрятались. Кому охота под пули под­ставляться! Тут такая стрельба поднялась! Смотри, стекла в домах целого не осталось. Они все по окнам, по окнам... Забаву, бесстыжие, нашли... Нет, не люди они, волки... Ей-богу, волки...

И тут Терпухин вспомнил о Кате Золотаревой.

— 

А магазин не ограбили?

—  

Может, и ограбили, кто его знает, — страдальче­ски морщась, сказал Степаненко. — Не знаю я, не до­шел туда... А они все молодые, чеченцы-то. Гутарят ба­бы, что и дети среди них были...

Терпухин повернулся и пошел к дому Золотаревых. Навстречу бежали какие-то люди с ведрами, голосили женщины. Его остановил Степан Ковалев, что-то гром­ко говорил, но Терпухин, все еще потрясенный видом четверых убитых, не понимал ни слова. Единственное, что он понял, так это то, что ему не следует показываться на глаза Полины Золотаревой.

—  

Не иди к ней, убьет! — кричал ему в лицо Кова­лев, но Терпухин отстранил его и зашагал дальше. Навстречу ему из дома выскочила растрепанная Полина и стала страшно выть.

— 

Что? Что случилось? — заорал Терпухин.

—  

Катьку, Катьку... — стонала обезумевшая от горя женщина.

— 

Что Катьку? Убили?

— 

Увезли... Это ты, ты виноват...

Терпухин резко повернулся и быстро зашагал прочь. Он знал, что будет делать.

Глава 12. Волчата

Перед тем как свернуть на свой полыхавший хутор, Терпухин решил еще раз взглянуть на убитых людей. Возле них никого не было — все были заняты пожаром.

Метров за сорок до страшного места Юрий увидел, что возле трупов крутится собака. Когда же Терпухин подошел ближе, оказалось, что собак несколько, и это вовсе не собаки. Три головастых молодых волка, уже поджарых, но еще с бессмысленными глазами обнюхи­вали трупы. Один из них схватил резцами ухо убитого человека и попытался его оторвать, другой волк слизы­вал с травы кровь, а третий, худой, тот самый доходя­га, с виду еще волчонок, которого Терпухин кормил мо­локом, взобрался на грудь мертвой женщины и приню­хивался.

Юрий остановился. Волки почуяли живого человека и посмотрели в его сторону. И странное дело, вид Тер­пухина не вызвал у них страха. Еще совсем молодые, почти волчата, они просто поглядели на него, а затем снова занялись своими делами: один продолжал рвать ухо трупа, другой стал слизывать кровь с прострелен­ной головы, а третий с глухим рычанием вцепился зу­бами в губы мертвой женщины. Вот он, символ сегодняшней российской жизни! Терпухин беззвучно снял автомат с предохранителя. Рука бывшего бойца спецназа не дрогнула. Двоих вол­чат, терзавших человеческие трупы, он убил сразу, а

третий

улизнул в густую крапиву с протоптанными по ней ходами-лазами.

Несмотря на свой заморенный вид, молодой волк оказался самым прытким. Юрий долго гонял его по крапиве, несколько раз стрелял, но безуспешно. Нако­нец молодой волк выскочил на берег речки и бросился м воду, надеясь спастись там.

Терпухин убил его без сожаления прямо в воде. Волчонок еще долго дергался с бессильно опущенной мод воду головой, пускал пузыри, а потом застрял на мели, выставив ребристый бок с клочьями совершенно сухой серой шерсти.

На хуторе спасать от огня было уже нечего. Терпу­хин постоял возле