– Панаев, – сказал Юрий, внимательно наблюдая за лицом собеседника. – Николай Панаев, слыхали?
Он ожидал, что хозяин клуба примется убеждать его в том, что впервые слышит это имя, но Ставров только печально покивал головой и зачем-то похлопал себя по карманам, словно ища сигареты. Спохватившись, он положил руки на стол и переплел между собой крупные пальцы с короткими плоскими ногтями и деформированными суставами.
– Я так и думал, что с ним приключилось что-то нехорошее, – сказал он. – Он не появлялся в клубе уже больше месяца, а раньше приходил почти каждый день. Когда, вы говорите, его убили?
– Точно не знаю, – ответил Юрий. – Вчера, позавчера.., но никак не месяц назад.
Несмотря на предубеждение, он чувствовал, что верит каждому слову Ставрова. Если верить интуиции, которая никогда его не подводила, получалось, что он пошел по ложному следу, да еще и наломал при этом дров. Но ведь именно интуиция погнала его сюда, именно она нашептывала, что нельзя терять время!
– Да, – задумчиво говорил между тем Ставров, – хулиганам с Колей было не справиться, парень был крепкий, тренированный. Иногда он показывал кое-что, не имеющее отношения к боксу… Теперь я понимаю, кто его этому обучил.
– Да, – невольно попадая ему в тон, согласился Французов, – это был хороший ученик.
– В общем, так, – сказал Алексей Иванович. – Я понимаю, что привело вас сюда и какие вы при этом испытывали чувства, но, поверьте, вас ввели в заблуждение. Мы занимаемся только боксом. На этот счет у нас очень строгие правила, и я лично слежу за тем, чтобы они выполнялись. Никаких грязных штучек, никаких купленных результатов… Вы можете мне не верить, но это так.
– Да нет, – сказал капитан, – отчего же. Я вам верю.., почему-то. Но – простите, конечно, – может быть, вы сами не все знаете? Кто, например, этот тип в красном пиджаке?
– Погодин? – переспросил Ставров. – А у вас хороший глаз… Это мой менеджер. В смысле, не мой, конечно, а клуба. Он действительно немного.., э-э-э… склонен к авантюрам, и порой у нас возникают трения. Ему все время хочется немного расширить рамки того, чем мы занимаемся. Ну, знаете, кикбоксинг и прочие новомодные штучки, не имеющие отношения к спорту. Но в этом плане я человек негибкий. Я создал клуб для того, чтобы поддержать спортсменов и через них – спорт, а не для того, чтобы устраивать гладиаторские бои.
– Но ведь из-за этого вы теряете в деньгах, – заметил Юрий. – Причем, насколько я понимаю, теряете не мало.
– То же самое говорит Погодин, – вздохнув, согласился Ставров. – Поймите, того, что я получаю, мне хватает с лихвой. У меня прекрасная квартира, хорошая машина, мне хватает денег на вполне достойную жизнь и на то, чтобы помогать детям. Сотрудники клуба тоже вполне довольны своей зарплатой. Недовольных же я не держу, они вольны уйти в любой момент и устроиться туда, где платят больше. Поверьте, такое случается редко. Я уже старый человек, мне поздно менять принципы.
Со стороны двери донесся шорох и сдавленный стон.
Французов быстро обернулся, но это был всего лишь пришедший наконец в себя охранник. Собеседники молча понаблюдали за тем, как он тяжело, придерживаясь за косяк, встал на ноги и уставился на них ничего не соображающим взглядом.
– Ступай, Игорь, – мягко сказал ему Ставров. – Иди отдохни.
Тереничев, шатаясь, ушел.
– Деретесь вы насмерть, – заметил Ставров. – Любите это дело?
– Просто это моя работа, – ответил Французов, пожав плечами. – Работа, а не спорт. Любит ли дорожный рабочий укладывать асфальт?
– Да, – согласился Ставров, – это вопрос. Но выто для себя его решили?
– Представьте, нет, – ответил Юрий, вставая. Он испытывал сильнейшее разочарование: след, по которому он ринулся очертя голову, оказался ложным и завел его в тупик. – Что ж, как и обещал, извиняюсь. Похоже, я действительно обознался. Мне очень жаль. Я тут у вас намусорил…
– Пустое, – махнул рукой Ставров. – Скажите лучше, что это за катавасия с пистолетом?
– Это пистолет одного из ваших охранников, – объяснил Юрий. – Охранник ударился головой и потерял сознание, а я вынул из пистолета патроны и высыпал их в мусорную корзину. Те двое об этом не знали, а проверить, видимо, не догадались.
– Я примерно так и понял, – тоже поднимаясь из-за стола, сказал Алексей Иванович. – Давайте-ка я вас провожу. Хватит с меня на сегодня ударившихся головой охранников.
Глава 7
Федор Погодин получил в свое время пусть не регулярное, но вполне правильное воспитание. Отец его подолгу пропадал в командировках и однажды пропал совсем, да так основательно, что посланный ему вдогонку исполнительный лист так его и не нашел. Ни Федор, ни его мать так никогда и не узнали, жив Андрей Иванович Погодин или уже отдал Богу свою непутевую душу, да, честно говоря, и не стремились узнать.
Оставшись одна, Вера Погодина очень быстро поняла, что на учительскую зарплату ей сына не поднять, и после недолгих колебаний сменила строгое темно-синее платье на брезентовую робу обрубщицы литейного цеха на заводе имени Кирова. Работа обрубщицы заключалась в том, чтобы с помощью отбойного молотка отбивать с поступающих из литейки отливок наплывы чугуна. Огромный цех, вдоль и поперек исчерченный собранными из роликовых катков настилами, по которым двигались тяжелые чугунные детали, с утра до поздней ночи был наполнен сверлящим мозг оглушительным грохотом множества пневматических отбойных молотков. От этого грохота не спасали никакие беруши, а мельчайшие частицы черного железа, которыми был наполнен воздух, проникали сквозь любой респиратор Пыли было так много, что поминутно приходилось протирать защитные очки. Это была адская работа, но за нее прилично платили.
С деньгами стало посвободнее, но вот сын оказался совершенно предоставленным самому себе, так же, впрочем, как и большинство его сверстников: после смены в обрубке матери не хватало сил даже на то, чтобы расписаться в его школьном дневнике. Федора такое положение вещей вполне устраивало. Так же как и все его одногодки, он полагал, что чем меньше родительского внимания будет обращено на его персону, тем лучше.
Слабые попытки матери поддерживать видимость нормальной семьи при помощи походов в кино или просто в парк по выходным он сначала вежливо терпел, а позже, почти догнав мать ростом, стал попросту пресекать, не особенно при этом церемонясь.
Веры Погодиной хватило на два с половиной года.
Когда Федору исполнилось четырнадцать, она вынуждена была уйти на пенсию по инвалидности: ее слабые от рождения легкие окончательно сдали, и тогда Федор впервые услышал слово 'саркома', ассоциировавшееся у него со зловещей ядовитой сороконожкой величиной с руку. Тогда же он в полной мере ощутил, что такое нищета. Материной пенсии едва-едва хватало на скудную еду, а сын рос и мог в один присест умять все, что было наготовлено на три дня вперед.
Вера Погодина устроилась уборщицей в школу, где когда-то учила детей правильно расставлять запятые, но это была капля в море.
Несмотря на это, воровать Федор Погодин не пошел.
Был он для этого дела трусоват и неловок, так что шпана, в окружении которой прошли лучшие годы его жизни, не торопилась вовлекать его в свои рискованные мероприятия, направленные на стяжание имущества и денег честных граждан. По их мнению, которое было не столь уж далеко от истины, этот придурок мог засыпаться, даже стоя на стреме.
Через год он бросил школу и устроился учеником токаря все на тот же Кировский, где и промыкался, то возобновляя обучение в вечерней школе, то снова бросая его, до самого призыва в армию. Служба в железнодорожных войсках прошла как дурной сон, и после демобилизации, поддавшись на уговоры приятеля, Федор завербовался палубным матросом в траловый флот. Там хорошо платили, а деньги, как
