расскажешь.
– Слушай, мужик, – сказал Кудинов, не делая попытки запустить двигатель. – Ну чего ты привязался?
Что тебе надо?
– Юрий Французов – мой друг, – ответил Комбат. – Не кореш и не сосед по нарам, а друг. Слыхал такое слово? И я хочу знать, что с ним произошло.
– Да не знаю я, что с ним произошло! – плачущим голосом выкрикнул Кудинов. – Правда, не знаю.
– Но твой одноглазый приятель, знает это наверняка, – сказал Рублев. – Правда?
– Ты извини, мужик, – сказал Кудинов. – Я не знал, что он затеял, и ничего плохого твоему другу не хотел, только про одноглазого я тебе ничего не скажу.
Лучше ты меня сразу убей.
– Вот оно что, – сказал Рублев и вдруг от души рассмеялся, запрокинув голову. – Ты что же, чудак, думаешь, что он тебе мстить станет? После встречи со мной не станет, уж это ты мне поверь. Или он не один про тебя знает?
– Да вроде один… – пожал плечами Кудинов. – Нет, ты мне зубы не заговаривай. А вдруг у тебя что-то не получится?
– Двигатель заводи! – вдруг рыкнул Рублев, и Кудинов, вздрогнув, послушно нажал на стартер.
Стартер закудахтал, мотор ожил с ревом. Лязгнули, закрываясь, двери, и автобус покатился вперед, заметно виляя.
– – Ты бы себя послушал, – сказал Рублев. – В твоем положении не выбирают, парень, а ты торгуешься, как девственница в компании пьяных мужиков: я, мол, не против, но как бы мама не узнала… Ты не думай о том, что с тобой одноглазый может сделать. Ты о том думай, что я с тобой сделаю, если ты мне про него не расскажешь. Я ведь могу тебя пальцем не трогать, а просто отвести за ухо в милицию и рассказать, кто ты и зачем я тебя привел. Думаешь, ты долго продержишься? Ты знаешь, сколько за похищение людей дают? Это терроризм, дружок. Мало тебе не покажется, поверь. Могут и расстрелять к чертовой матери. Судьи нынче злые, а отмазывать тебя, как я понял, некому. А что в зоне делается!..
Кудинов вздрогнул и отвел глаза. Что делается в зоне, он знал не понаслышке, хотя за два года не успел вкусить всех прелестей жизни за проволокой всерьез и до конца. Кроме того, тогда была простая зона, а теперь, наверное, будет режимная…
Автобус снова сильно вильнул, едва не съехав с дороги. Павел Кудинов скрипнул зубами. Жизнь была так хороша, пока в ней, словно призрак запрятанного в дальний угол прошлого, не возник Кутузов с его деньгами, водкой и разговорчиками о том, как славно им было 'там, у дяди'. Ему-то, кабану одноглазому, может, и было хорошо… Но деньги он предлагал немалые, причем за сущую ерунду – помочь Французову, которого Кудинов не то чтобы знал, но пару раз видел в Приморске, откосить от работы на месячишко, свести Кутузова с доктором, который берет, и поработать в течение этого месяца 'приходящим больным'. Даже паспорт этого Французова был у него с собой, и у него, Паши Кудинова, даже мысли не возникло о том, что дело может быть нечисто. Удивило только, как это Французов, со стороны казавшийся таким крепким мужиком, ухитрился снюхаться с Кутузовым, который, насколько это было известно Павлу, мужиком мог считаться разве что наполовину…
Он не сразу понял, что уже довольно давно говорит вслух. В автобусе каким-то образом оказалось полно пассажиров, плечистый попутчик Павла вовсю принимал деньги, ссыпал их в блюдечко и исправно отрывал билетики, нанося тем самым непоправимый удар по кудиновскому личному бюджету, но все это была ерунда.
Поняв, что его раскололи, как пацана, Кудинов даже не огорчился: в свете того, что рассказал ему этот незнакомый мужик, собственная судьба представлялась Павлу безнадежно загубленной. Терроризм – это ж надо же!..
Слово было привычным, тысячу раз слышанным и по радио, и по телевидению, но в применении к себе самому вызывало противную слабость в коленях, словно он, Пашка Кудинов, только что угнал самолет и теперь, выпустив последнего заложника, бессильно наблюдал за тем, как стягивается вокруг кольцо спецназовцев в бронежилетах. Да если бы еще сам угнал!.. Кутузов, жирная сволочь, хапнул – наверняка хапнул! – на этом деле чемодан баксов, а его подставил, как пешку. Двести баксов отстегнул, благодетель…
Комбат слушал Кудинова, все больше хмурясь. Ничего принципиально нового водитель автобуса ему не сказал. О том, что навестивший главврача одноглазый – обыкновенный бандит, он догадывался и так.
Но что ему нужно от Французова? Неужели Юрку хотели подставить, сделать ответственным за какое-то Преступление? Ведь не ради выкупа его похитили!
И потом, слово 'похищение' как-то уж очень не вязалось с Французовым. Попробуй-ка похить такого… Как раз без похищалки останешься.
Он с трудом дождался обеденного перерыва. На обед Кудинов ездил домой. Телефона в его снятой внаем комнатушке, естественно, не было, но щедрый Кутузов оставил ему сотовый аппарат – специально для того, чтобы держать связь с доктором и в случае чего сообщить самому Кутузову о возникших затруднениях.
– Так чего же ты еще ждешь? – спросил Комбат, стоя посреди замусоренной комнаты, в которой витал стойкий запах выкуренных здесь бесчисленных сигарет. Сигареты курили, сидя за столом в грязных носках, – этот запах в помещении тоже присутствовал. – Какие еще тебе нужны затруднения? Звони!
У него был вид человека, готового создать любые недостающие затруднения, и Павел Кудинов, тяжело вздохнув, взял со стола увесистую трубку и стал неловко, путаясь и начиная сначала, выстукивать указательным пальцем номер Кутузова.
Кутузов, выплеснув на бортик миниатюрное подобие приливной волны, тяжело выбрался из бассейна.
По его большому, уже начинавшему расплываться, распаренному телу сверкающей пленкой стекала вода.
Взяв со стоявшей поодаль скамейки чистую махровую простыню, Кутузов завернулся в нее, как римский трибун, и сунул немного плоскостопые ноги в яркие шлепанцы. Одна из девок сунулась было к нему, но он лишь потрепал ее по небольшой, но хорошо оформленной груди и, шлепнув по скользкому упругому заду, отослал в бассейн, к остальным, которые визжали и бултыхались в воде – на вкус Кутузова, немного слишком старательно. Гладкие загорелые икры, гибкие талии, крепкие бедра, груди на любой вкус и смазливые мордахи давно перестали возбуждать его так, как в былые дни.
Он тогда был моложе и готов делать все сутками: сутками развлекаться в сауне с девками, сутками трахать тех же девок в кабинете, у себя дома или даже на дому у них (для остроты ощущений), сутками работать, сутками бить морды тем, кто работать мешал, сутками молиться на Стручка, который поднял из дерьма, отряхнул и приставил к делу… Потом острота новизны несколько притупилась, Кутузов заскучал было, но тут подвернулся 'Хаммер' – абсолютно новый и баснословно дорогой, с фантастическим расходом бензина, но зато мощный, как бульдозер, и быстрый, как пуля, а главное, престижный, как 'Роллс-ройс'. Это было круто, но теперь эти идиоты – знал ведь, что нельзя доверять козлам машину! – помяли дверцу, а машина, пережившая ремонт, для Кутузова была уже не машиной, а просто средством передвижения, вроде строительной тачки с мотором.
Как бы то ни было, сейчас надо было поработать, и, уж конечно, было ему сейчас не до девок с их истошными взвизгами и сладкими попками, просто в понимании Хряка ходить в сауну без баб было все равно что не ходить вообще. В понимании Хряка степень 'крутизны' человека определялась именно количеством визжащих баб, которых он берет с собой, когда ему надо помыться, а поскольку в сауну они ходили обычно вместе, приходилось терпеть. Кутузов ухмыльнулся собственным мыслям. 'Ну прямо Иисус Христос, – подумал Кутузов. – Терпит он, надо же…' Терпеть, в конце концов, было не так уж сложно: девки были как на подбор. Их и подбирали очень тщательно…
Стручок на их с Хряком омовения не являлся. Он посещал сауну чинно-благородно, в обществе супруги.
