Алекс была права, и Джеймса восхитило, что она видит его насквозь. Не жалуя бездельников и прихлебателей, Джеймс имел репутацию жесткого, но честного и порядочного работодателя. А работников, сумевших доказать, что чего-то стоят, ждало щедрое вознаграждение.
– Наверное, судьба этой несчастной лошадки напоминает мне мою собственную, – задумчиво проговорил он.
Джеймс взглянул на Алекс, она во все глаза смотрела на него, ожидая продолжения. Что ж, от объяснений не отвертеться.
– Как это понимать? – наморщила брови Алекс. – Твоя мать тебя тоже ударила?
– Нет, не так буквально. – Джеймс опустил ногу Хромоножки.
Спина не давала ему покоя, а надо обработать еще два копыта. Он надеялся, что длинные дни позволят ему закончить работу сегодня, потому что…
– Тогда почему же ты чувствуешь сходство с этой лошадью?
Глубоко вдохнув запах свежей травы и напоенного летним солнцем воздуха, он потрепал Хромоножку по шее.
– Потому что моя мать тоже не слишком любила меня. – Джеймс погладил лошадь по пятнистому коричнево-белому брюху. – Так что мы товарищи по несчастью.
Кобыла тихонько заржала в ответ, и Джеймс понял, что работу придется закончить завтра. Сегодня он не в состоянии больше нагибаться.
– Почему ты сам этим занимаешься? – спросила Алекс, когда Джеймс сел рядом с ней.
Она провела рукой по его спине и особенно осторожно по шраму. Джеймс отдался этому ангельскому прикосновению, легкому и успокаивающему, пока неожиданная мысль не завладела им. Он откинулся на траву.
Черт, его не нужно жалеть, и если Алекс гладит его из сочувствия, то… Он хотел, чтобы ее прикосновение было вызвано страстью, а не жалостью.
– Никто, кроме меня, не прикасается к Хромоножке, – твердо сказал Джеймс. – Таков закон ранчо.
– Почему?
– Потому что она для меня особенная, только моя, – ответил Джеймс, понимая, что Алекс не собирается оставлять эту тему, и признавая ее право на объяснение. Так уж вышло, что никогда прежде он ни с кем не говорил о своем детстве, и было довольно странно поверять теперь эти тайны Алекс. – Я отказался бросить эту лошадь, чтобы не уподобиться матери, бросившей меня. – Стиснув зубы, Джеймс повернулся к Алекс. – Я вырос на улице, Лекси, в прямом смысле этого слова. Терпеть не могу сантиментов, но моим лучшим другом был приблудный пес.
Алекс посмотрела на Джеймса и потянулась обнять его. Быть нелюбимым ребенком, ничего хуже она и вообразить не могла. Поразительно, как много у них общего! Боль отверженности сближала ее с Джеймсом больше, чем она могла себе представить.
Он сидел, обхватив колени и уставившись вдаль, на горы.
– Думаю, мы оба виноваты… Мне хотелось простой человеческой ласки, а она… О, у нее были совсем другие устремления – блистать, наряжаться, каждый день одерживать победы. Вскоре после того, как мне исполнилось шестнадцать, она встретила богатого пожилого господина, который не любил детей, и началась другая история.
– Какая?
Джеймс так упорно смотрел на нее, что Алекс смутилась.
– Какая? «Убирайся с моей дороги, щенок! Тебе уже шестнадцать. Хватит держаться за мамочку… Пора самому подумать о себе…»
Алекс слушала затаив дыхание. Да она ничего не знала о нем! Считала его занудой, довольно самоуверенным типом, лезущим в чужие дела, тогда как он, испытав боль, пытался сделать жизнь других чуточку лучше. Но, как и мать Джеймса, она отвергла его и не дала ему шанса помочь ей самой и полюбить Куинни как родную дочь. Алекс подняла глаза к небу. Одинокая слеза скатилась по ее щеке.
– Эй! – нежно окликнул ее Джеймс, взглянул Алекс в лицо, смахнул слезу с ее щеки и улыбнулся. – Все было не так плохо. Я выкарабкался. Вскоре я познакомился со старым ковбоем, который научил меня всему, что нужно знать о родео. Он отдал мне свою старую черную шляпу и одну из самых строптивых лошадей, когда-либо созданных Богом, велев ездить на ней, пока не свалюсь. – Джеймс рассмеялся давно забытым воспоминаниям. – Пару раз я чуть не свернул себе шею, но в конце концов усмирил ее. После этого укрощать необъезженных лошадей на родео оказалось легкой забавой.
– Тогда я с тобой и познакомилась.
– Да, тогда мы встретились. – Джеймс покусывал тонкую травинку. – Что до моей матери, то долгие годы во мне кипел гнев, я ненавидел ее за все, что она мне сделала, и так продолжалось, пока в один прекрасный день я не решил прекратить это.
– И что ты сделал?
То, что она обидела Джеймса так же, как и его мать, потрясло Алекс до глубины души. Этот поступок жег ее каленым железом. Не имело значения, что Джеймс простил свою мать и, казалось, готов забыть и ту обиду, что нанесла ему Алекс.
Он беззаботно пожал плечами.
– Я встретился с ней и высказал все. Честно сказал, что она причинила мне боль, что была скверной матерью, променяв меня на мешок с деньгами.
– И что она ответила?
– Ничего. Мое мнение не интересовало ее. – Взяв Алекс за руку, Джеймс перебирал ее длинные
