Внутри ее тела вдруг словно начали тикать большие старые часы — неторопливо, размеренно, со все нарастающей силой. Это тиканье вскоре заполнило Катю целиком, от макушки до кончиков пальцев на ногах, превратившись в мерные глухие удары, и она не сразу поняла, что слышит биение собственного сердца. Дневной свет мигал в такт этим ударам, и Катя почти не слышала собственного голоса, когда отвечала на дежурные милицейские вопросы: имя, паспортные данные, с какого времени проживает в этой квартире... Она уже все знала и совсем не удивилась, когда старший лейтенант Вологдин, приподняв фуражку и почесав согнутым мизинцем макушку, сказал:
— Такое дело, гражданка Воробей... Соседи показывают, что убитый этот вчера у вас гостил. Бегал по квартирам, раскладушку искал... вот эту самую, похоже. — Он кивнул в сторону ничем не застеленной раскладушки, сиротливо торчавшей посреди пустой комнаты.
— А, этот... — словно со стороны услышала Катя собственный голос. — Ужас какой, Господи!
— Похоже, этот самый, — подтвердил участковый, внимательно глядя на Катю. — Шатенистый такой парень, лет двадцати пяти — двадцати семи, под метр восемьдесят. Серый костюм, серые туфли. Фомин Андрей Юрьевич. Хотите посмотреть?
— Посмотреть?
— В смысле, опознать, — поправился участковый.
— Да нет, зачем же... Это наверняка он. Правда, фамилии его я не знаю... не знала. Да, Андрей, он так назвался.
Внутри у Кати все онемело, и только огромные старые часы тикали, заглушая все звуки и заставляя солнце мигать, как подключенную к дизельному генератору лампочку. Катин голос доносился до нее словно издалека — участкового она слышала лучше, — и Катя поражалась тому, как ровно и безразлично он звучит.
— Случайный знакомый, — спокойно и ровно, словно кружево плела, говорила она. — Привязался на улице... картину вот подарил. Я по вернисажу гуляла, на Крымском валу, там он и подошел. В гости набивался. Я ему сказала, что у меня дома даже сесть не на что, а он: ничего, поехали, все достанем. Раскладушку вот откуда-то приволок. Насилу выпроводила.
— В гости вы его не приглашали? — спросил участковый, не поднимая головы от своих бумаг, в которых он что-то писал с пулеметной скоростью.
— Да как вам сказать... В общем-то, приглашала, но скорее для того, чтобы он побыстрее отвязался. Честно говоря, не думала, что он придет.
Катя говорила, борясь с подступающей темнотой. Голова у нее медленно и тошнотворно кружилась, в горле стоял тугой ком, ноги подкашивались, и она оперлась задом о подоконник, чтобы ненароком не упасть прямо на милиционера. Она ответила еще на несколько вопросов, совершенно не понимая их смысла и уже абсолютно не слыша своих ответов, подписала протокол и даже проводила участкового до дверей, немо твердя про себя: опять. Опять, опять, опять... Вещи, к которым я прикасаюсь, превращаются в деньги. Люди, к которым я прикасаюсь, превращаются в вещи. В мертвые, бесполезные, сломанные вещи, которые в моих руках все равно так или иначе превращаются в деньги. Зачем это мне? Почему это происходит именно со мной?
Андрей. Как же так, Андрюша?
Она заперла за участковым дверь, и тогда остатки сил покинули ее. Прислонившись к двери спиной, она медленно съехала по ней, села на корточки, засунула пальцы обеих рук в рот и, до боли закусив их зубами, стала без слов, немо и страшно, выть через этот импровизированный кляп. Рыдания сотрясали все ее тело, но глаза оставались сухими — она многое отдала бы сейчас за то, чтобы заплакать, но отчаяние было слишком велико — оно заполнило собой весь мир, высушив слезные протоки, как суховей. Кроваво-грязный водоворот засасывал ее все глубже в зловонную тьму, где у самого дна кормились огромные слепые чудовища... Она уже побывала там однажды, она давно стала там своим человеком, хорошо — даже слишком хорошо — усвоив царивший там закон клыков и когтей. Освещенная утренним солнцем поверхность удалялась с каждым мгновением, и пути назад не было, потому что на ногах у нее огромным мертвым грузом висело прошлое.
Я мертвая, думала она. Жирный ублюдок Костик, штатный киллер Банкира, изнасиловал меня и убил... задушил проволочной удавкой, как Верку Волгину, а потом какой-то неумный шутник вдохнул в меня некое подобие жизни, но смерть осталась со мной, во мне, и я заражаю ею всех вокруг, а мне ничего не делается — все правильно, нельзя умереть дважды, у меня к этому делу иммунитет...
Сейчас меня вырвет, поняла она. Заблюю весь пол. Нет уж, сказала она себе, дудки, мертвые не блюют, и тут же вскочила и едва успела добежать до туалета, где ее вывернуло с чудовищной, пугающей силой. И тогда она заплакала, сидя на грязноватом кафельном полу и прислонившись щекой к холодному фаянсу унитаза, — заплакала неудержимо, взахлеб, всхлипывая и причитая, в голос, по-бабьи, — в который раз поименно и скопом оплакивая всех.
Выплакавшись, она прошла в комнату, села на раскладушку и придвинула к себе свою спортивную сумку. На дне, рядом с пистолетом, лежала припасенная на новоселье бутылка коньяка. Коньяк был хороший, и горлышко оказалось закупоренным настоящей пробкой. Извлечь ее, конечно же, было нечем, и Катя небрежно отбила горлышко стволом пистолета. Раньше она видела такое только по телевизору и сильно сомневалась в том, что этот фокус ей удастся, но горлышко послушно отскочило и, бренча по полу, отлетело в угол. Катя отсалютовала бутылкой в пространство и сделала огромный глоток, нимало не заботясь о том, что может порезаться, а то и проглотить осколок стекла. Она мучительно закашлялась, расплескивая дорогой коньяк из наклонившейся бутылки. На глаза опять навернулись слезы, и она почувствовала, что стремительно пьянеет.
— С новосельем, Скворцова, — перехваченным голосом сказала Катя. — С днем рождения, сука.
Глава 12
Катя решила шиковать. С непривычки общественный транспорт оказывал угнетающее воздействие на ее психику. Заняв денег и доложив недостающую сумму из той премии, что выплатил ей Щукин за то, как она разобралась с грабителем в казино, она купила недорогой, но еще вполне жизнеспособный десятилетний «Скорпио» немецкой сборки. Сосед-инвалид, два месяца назад продавший свой «Запорожец» с ручным управлением, по сходной цене в рассрочку уступил ей металлический гараж во дворе. Выводя по утрам машину из гаража, Катя привычно отыскивала на третьем этаже окна своей квартиры и с некоторой неловкостью думала о том, что явно и недвусмысленно идет в гору — квартира на Арбате, машина, гараж, хорошо оплачиваемая работа... У нее было ощущение, что она заключила сделку с дьяволом. Условия сделки были ей не вполне ясны, зато плоды были налицо, весомые и ощутимые. «Какова-то будет расплата», — со вздохом подумала она, выбираясь из машины, чтобы запереть гараж.
Ворота в гараже были с норовом, и ей пришлось как следует надавить на них плечом, чтобы провернуть в замке ключ. Изо всех сил упираясь в неподатливое железо, покрытое шелушащейся голубой краской, Катя думала о том, сколько лишних, никому не нужных усилий совершает рядовой россиянин ежедневно, даже не замечая того. Сил и времени, постоянно расходуемых на незаметные миру сражения с заедающими замками, слишком тугими дверными пружинами, барахлящими водопроводными кранами и смывными бачками, на стояние в очередях и приготовление вкусной и здоровой пищи из последней луковицы, стакана манной крупы и позавчерашних объедков, хватило бы, наверное, на осуществление любой утопии, когда-либо рождавшейся в мозгу полубезумных философов, бредивших раем на земле. Американцы давно решили бытовые проблемы, но им, увы, наплевать на утопии — они делают деньги и учат птиц, как правильно клевать червяка... причем в глобальных масштабах.
А может быть, мечты о справедливом устройстве общества и всеобщем благоденствии прямо вытекают из пустого желудка? «Ну правильно, — иронически подумала она, — чему же еще вытекать из желудка, если он пустой? А что вытекает из желудка полного — общеизвестно. Вернее, выпадает...»
Заперев наконец упрямые ворота, она вернулась за руль и вдруг замерла в полусогнутом положении, глядя на сценку, происходившую неподалеку.
Ворона дралась с кошкой, отвоевывая у нее какой-то темный лоскут, имевший, по всей видимости, немалую кулинарную ценность. Большая серая птица прыгала вокруг припавшей к земле грязно-белой кошки, грозно растопыривая крылья и делая стремительные выпады острым клювом. Кошка шипела, отмахиваясь передней лапой с выпущенными когтями. Радуясь удаче, Катя зашарила вокруг себя и по себе в
