– Дальше как будем вести дело?
– С царем кончим… Лихие дома бояр разобьют и их побьют. Сидельцев из тюрем пустим, стрельцы есть сговорные, а там из дела видно будет.
– Иду спать!
Сенька встал, обнял Таисия, тот спросил, прощаясь:
– Пистоли с собой есть?
– Два – бери! Два дома про запас лежат. Таисий принял пистолеты. Сенька ушел.
Улька много раз вылезала за тын Облепихина двора, приседала, вглядывалась в лесок, в кусты, слушала и снова шла к себе. Ее окликнул отец:
– Уляша!
– Чого тебе?
– Иди-ко… мы с Серафимом слово молым…
– Не до тебя, отец!
– Все едино, кого ждешь – скоро не вернетца!
– Пошто не вернетца?
Улька вошла в избу, бабы спали, отец провел ее в прируб. В прирубе Серафим, атаман ватаги, сидел на своей чисто прибранной постели в плисовой черной однорядке. Борода старика расчесана, волосы приглажены на лысину и лысина, вымытая, с волосами, помазанными маслом, блестела, глаза тоже светились хитрой ласковостью. У черного образа горела лампадка, на полке резной над кроватью Серафима медный трехсвечник пылал тремя огарками толстых свечей.
– Праздник у вас нешто? – спросила Улька, садясь на кровать отца.
– Праздник, дитятко, новой объезжий у нас.
– Хто таков, што празднуете?
– Коломну помнишь? Ты с бабами к ему в избу ходила сатану зазывать с нами на Москву – Архилин- траву – Таисия.
– Не говори, батя, о нем, не терплю. А и терплю, то ради Семена…
– Люби ай нет – все горе от него! Серафим, сощурясь, поглядел на отца Ульки:
– Чул я, Миколай, как ён на кабаке шептал Семену, когда скоморохи их венчали…
– Да ведь вы ране того ушли? – спросила Улька.
– Миколай-батько ушел, а я замешкался… чул…
– Ну!
– Сказал ён так: ночь с Фимкой проспи, я уйду… в избе места много… с новой женкой счастья больше добудешь – расторопна, не Ульке твоей пара.
Улька скрипнула зубами, вскочила.
– Пойду я!
– Остойся, девонька! Сегодня, може, и вернетца, а дале надо тебе помочь.
Улька села, тяжело дыша, меняясь в лице, спросила тихо:
– Как тут помочь, дед Серафим?
– Вылечить едино от лихоманки – дело пустое, лишь бы человек верил, слушался, делал все, што укажут, – тогда и дружка приколдуем… хи-и…
– А ну же, не томи! Дед Серафим!
– Без смертного дела, девушка, не обойтись! Архилин-траву надо с корнем вырвать, штоб больше от ее колдовства не было… Колдует та трава просто – уйдет и дружка твово уведет…
– Уведет, Уляша! Ой, уведет…
– Так я его нынче же зарежу! Проберусь к Фимке, все ее ходы под избу проведала…
– Послухай меня, девушка. Он, Таисий, бывалой вор, не такими, как твои ручки, хватан был, а вывернулся. Нет! Взяться за него надо умело… Будешь слушать – поучу!
– Учи, дед Серафим! Слушаю…
– Дворянин Бегичев ныне объезжий… К ему надо – он не один, он со стрельцы, а у стрельцов пистоли да сабли. К ему проберись и шепни на поганую траву!
– А чего шепнуть?
– То шепни, што завтра на Старом кабаке узнаешь… Пройди к вечеру в кабак, притулись в угол темной, к пропойцам женкам, там будешь знать, что объезжему доводить. Мы же тебя с батьком на Коломну, как на ковре-самолете, предоставим, в обрат сам объезжий лошадь даст с почетом, не просто так. И страху тебе терпеть не надо, без тебя сатану свяжут да в гроб положут!
– Ладно – так сделаю!
– Только, девушка, дружку твоему и во сне не проговорись!
