– Писцы! Времените писать, вор норовит басни нам сказывать. Где жена твоя, вор?
– Со мной жена, за плечами.
– Имя ей?
– Смерть!
– Добра не будет. Эй, возьмите Ивашку на дыбу!
– Не знал, что и ты дурак! Имя знаешь, а спрашиваешь.
– В умные к тебе не прошусь! Эй, заплечные!
– Берем, князь Яков!
Чикмаза подвели к дыбе. Открутили веревки с рук, чтоб вновь скрутить дыбным хомутом.
Помощник палача, упершись Чикмазу коленом в поясницу, силился загнуть его правую руку за спину, Чикмаз вывернул руку и наотмашь так ударил будущего палача, что тот, отскочив, упал навзничь, а Чикмаз сказал громко:
– На тот свет иду! Не мусори дорогу! Невозмутимо спокойным голосом заговорил Одоевский:
– Не спеши, мы тебя еще не скоро отпустим на тот свет.
– Знаю, кресты да молитвы на спине впишете!
– И на-брюхе тоже.
Заплечные с помощниками загнули Чикмазу руки, надели дыбиый хомут:
– Гой-да-а!
Страшной, всклокоченной головой Чикмаз лицом к воеводе повис на дыбе.
– Скажи, вор Ивашка Чикмаз, кому сек головы в Астрахани и других городах?
– Быто – булатной иглой шито
– Кому рубил головы?
– Кому што отсек, те не сидят с тобой за столом. Сто семьдесят голов снес в один вечер на Яике в службу батьке Степану Тимофеевичу.
– А еще?
– Троих стрельцов нынче в Слободе, а жаль – топоришка не подвернулось, снес бы половину тех, кои вели.
– Замышлял ли утечи куда, и кто манил за ким воровским делом?
– Были добрые, грозили пыткой, но чаял я – за твоим столом сидеть будет боярин Иван Богданыч, и зрю: ты, как худой поросенок, в чужое корыто влез!
– Для нас, бояр и воевод, чужих мест нет! Все места государевы – один сошел, другой сел.
– Тебе мы шуб куньих, шапок бобровых да и перстенев дорогих не дарим– ему дано!
– Хищеное своим не зовут, дарили ворованное, грабленное.
– Наши головы не дешевле ваших! За што головы легли – то наше.
– Ну, будет! Заплечные, бейте вора по хребту и брюху враз.
От свистящих ударов забрызгала кровь. Клочки мяса, оторванные плетью, падали на стол. Воеводы надели колпаки. Подьячие свернули пытошные записи, держали под столом.
– Князь Яков Микитич! Не можно бои честь, – сказал один подьячий.
– Писать, что говорил вор, не надо и чести также – бои ему бесчетны.
Когда палачи сменили плети, но выбились из сил, Одоевский махнул рукой:
– Поговорим! Передохните!
Весь в сплошной крови сзади и спереди, Чикмаз, нахмурясь изуродованным лицом, молчал, его сивая, пышная борода свалялась в ком, по лицу вместе с кровью тек пот.
– Кого назовешь в товарыщех?
Чикмаз выплюнул кровавую слюну. Заговорил гробовым, но спокойным голосом:
– Когда был палачом и на Москве одного, в Астрахани другого– двух дворян убил на козле кнутом, а у тебя и палачей подобрать ума не хватило!
– Жара одолела, товарищи, и я устал с этим дьяволом!
– Дела его ведомы, и сообщники до него взяты – чего тут с ним? – сказал воевода Василий Пушечников.
– Больше от такого вора, князь Яков Никитич, нечего ждать, – прибавил другой воевода, Иван Каркадинов, – вершить надо.
– Добро! Заплечные, несите дубовый кол, приберите тот, что острее и дольше. С дыбы спускайте вора Ивашку Чикмаза прямо на кол, а когда деревина прободет ему черева, несите к Болдереке, где жгли Корнилку. Кол с вором Ивашкой вройте и отопчите место в утолочь.
