– Пущай несет сам! – приказал десятник.
Сенька принял суму. В голове мелькнуло: «Не вынуть ли пистолеты? Много бою, иные набегут? Краше из тюрьмы уйду!»
Рыжий, когда стрельцы ушли, выругал их матерно и крикнул так, что в берегах отдалось:
– Снимай караван, товарищ-и! Проклятое место!
Идя от Которосли мелким лесом, Сенька видел вдали восемь высоких башен и в двух – два вестовых колокола. Подумал: «Этот Бутурлин поднял город, поди и из тюрьмы легко не уйдешь? Как там Домка, цела ли?»
Стрельцы, держа Сеньку на виду, говорили свое:
– И сила, братыя, у Волги!
– А чего?
– Бык долиной двадцать и восемь саженцов да в широту три, сваи биты, рублен в лапу, землей снутри засыпан, а во – обвалилси!
– Из веков сила несусветная, волжская вода!
– Ена бы и Ярослав смыла, да Медвежий овраг спасает, много воды берет!
На воеводском дворе встретил Сеньку седой старик, богорадной сторож, оглядел, развел руками, воскликнул:
– Да ужели опять Гришка к нам попал?!
– Правда, богорадной. Начальник каравана, где он плыл, звал его Гришкой! – сказал стрелецкий десятник, шевеля новую свою шапку.
– Оброс, посутулился малость, а все ж, сдаетца мне, он тот!
– Вот радость нам. С воеводой допытаем ужо, куды девали разбойники старого боярина?
Сенька молчал. Думал: «Пытки не миновать, коли жив этот пес!»
Богорадной постучал в двери подклета близ поварни:
– Эй, Матвевна, выди-ко, гостя привели.
Отворилась дверь, неторопливо вышла Домка. Стрелец сдернул с Сеньки суму, передал ей, сказал:
– Принимай гостинцы! Кажи воеводе!
Домка приняла суму, кинула за дверь, откуда вышла, оглянулась на Сеньку. Он стоял молча. Богорадной радостно задвигался.
– Огляди его, Матвевна! От годов я не зёрок деюсь, – быдто этот былой у нас разбойник Гришка?
– Воевода сыщет, старик, от его не укроетца, – сурово сказала Домка.
– Так вы, служилые, гостя дорогого ведите-ка ко мне в тюрьму! – суетился богорадной.
– Погоди, дедушка! Федор Васильич снятых с насадов гулящих не велит в тюрьму водить.
– А как с им, Матвевна?
– Вот так! Отпирать тюрьму, вкинуть да вынимать – опасно. И время лишне идет. Ближе есть место, под рукой. К допросу скорее. Вот тут, анбар каменной – из него и без желез не уйти.
– Ты, Матвевна, норов воеводин ближе ведаешь! Сажайте, служилые, в анбар, а я за замком сбегаю.
– Лишне, не трудись, дедушка! Замков не занимать! Домка ушла, вернулась быстро с замком. – Сажайте!
Амбар был пустой; распахнув его, Сеньку ввели стрельцы. Богорадной туда заглянул, перекрестился, говорил:
– Вот, вот, слава богу! Ну, кабы тот Гришка.
Домка, запирая амбар, накидывая поперечный замет и вешая замок, сурово, громко сказала:
– Не тамашись, гулящий! Не будешь смирен – уймем!
– Уймем, Матвевна!
Богорадной прощупал стены амбара и оглядел кругом – впрямь до воеводы места лучше не искать! Богорадной и стрельцы ушли.
За домом воеводы в сумраке чернеют у забора в конце двора вековые деревья. Хмельники разрослись в целую зеленую рощу. Это наскоро видел Сенька, когда Домка осторожно выпустила его из амбара. На дворе тишина, спать ложились рано, только за воротами сторож, расхаживая, пробил раз и два в деревянную доску, да караульные за тыном и мостом у тюрьмы изредка перекликались.
– Гляди-и!
– Гляжу-у!
За хмельниками в курятнике пропел первый петух.
Воздух помутнел. Волга дыхнула туманом. Домка на амбар навесила замок, как и был. Сеньку провела в подклет. Заперла подклет изнутри, велела ему раздеться и умыться.
