Ворох досок и брусьев, натасканный, дыбился у темных враждебных башен.
Голос Мокеева забубнил трубой:
– Держи огонь! – Сотник передал стрельцу факел, схватил под мышку бревно, торцом с размаху ткнул в двери башни – запертая плотно дубовая дверь вогнулась внутрь. – А вот те еще!
Вторым ударом сорвал двери вместе со стойками, крикнул коротко и резко:
– Кидай доски в башню, запаливай их, дру-у-ги-и!
Стрельцы накидали досок внутрь подножия башен, подожгли. Из амбразур подошвенного боя пошел дым.
Разом выявилась кирпичная стена башни, порыжела от огня. Раздался залп из пушек вверху. Сверкнули саженные зубцы стены.
– Товарыщи! Плотно к стенам!
– Ништо, батько! В небо дуют, а мы их, как тараканов из щелей… – кричал Мокеев.
Двери другой башни также выломал. И в другой башне, в темноте, среди пестрых, мелких огней затрещало дерево, задымили амбразуры, широкий огонь разинул свой красный зев.
Разин хлопнул по спине Мокеева.
– Молодец, Петра!
Сотник с факелом в руке глядел вверх.
– А ну еще, браты казаки, стрельцы, киньте огню!
В выломанных дверях башен жарче и жарче пылал огонь. Над городом сверху взывали голоса:
– Казаки! Уберите огонь, сдаемси-и!..
И из другой башни также:
– Сдае-мси-и! Браты-ы!
Мокеев сказал:
– Угу! Должно, что припекло? Стащите огонь баграми, бердышами – пущай, дьявола, сойдут.
Стрельцы в светлых кафтанах посыпались из башен. Отряхивались, чихали, дышали жадно свежим воздухом.
– Эй, соколы, у правой башни накласть огню!
На голос Разина кинулись стрельцы в голубых и розовых кафтанах; держа в зубах факелы, таскали в кучу бревна и доски. Затрещал огонь – темная башня порыжела, оживилась.
– Ройте у огня яму!
Бердышами и где-то найденными лопатами рыли, – недалеко от огня зачернела яма.
– Шире, глубже ройте! – гремел голос. – Крепите плаху!
Над ямой с краю хлопнуло длинное бревно, концом в яму поперек бревна проползла толстая плаха.
– Гей, Чикмаз! Астраханец!
– Тут я, батько!
Длиннорукий стрелец приказа Головленкова в малиновом кафтане подошел к плахе.
– Свычен рубить головы?
– Москва обучит – сек!
– Скидай кафтан, бери топор!
– Чую…
– Эй вы, стрельцы яицкие, кто из вас идет к нам, а кто на тот свет хочет? Сказывайте!
К черной фигуре с упертыми в бока руками, мечущей зорким взглядом, подошел седой, бородатый стрелец, кинул шапку, склонил низко голову, ткнул к ногам атамана бердыш.
– Вот я, вольный ты орел! Молюсь тебе: спусти того, кто не хочет твоей воли, в Астрахань.
– Видал я! Ты стрелял из башни?
– Стрелял, атаман! Я пушкарь…
– К нам не сойдешь?
– Стар я, дитя! И царю-государю завсегда был поклонен, и правду вашу не знаю… Не верю в ее. Да иные есть, кто не пойдет с вами. Пусти того в Астрахань…
– Судьба! С тебя начнем. А ну, старика!
Взметнулись долы и рукава кафтанов, сверкнули зубы тут, там. Старого стрельца подхватили, распластали на плахе. Чикмаз взмахнул топором. Дрыгнули ноги над ямой – стука тела никто не слыхал, кроме атамана.
– Теперь черед голове!
