марья, а где-то на бугорке под березой сидит художник и пишет картину. Но вот он увидел Тамару и, пораженный ее красотой, подходит к ней, низко кланяется и умоляет позволить написать ее портрет, Тамара снисходительно улыбается, пожимает плечами. Ну что ж? Пусть пишет, ей не жалко. А художник, оказывается, знаменитый и прославленный. Он пишет Тамарин портрет – вот она в белом платье, с искрами солнца в каштановых кудрях идет по желто-лиловой траве. И вся Москва, все, кто придут на выставку, будут спрашивать – чей это портрет? Какой замечательный портрет – кто же это? И потом прочтут: портрет Тамары Белокуровой!.. И все будут думать: кто же, кто же эта красавица, эта счастливица? Где она живет? Неужели в совхозе? Нет! Надо вызволить ее оттуда, надо…
Тут мечты ее прервала песня. Пели девушки, которые шли по тропинке навстречу. Они шли вереницей, в светлых и пестрых платьях, в платочках, надвинутых от солнца на глаза, шли и пели, и голоса их, словно ручейки, сливались вместе и текли звонкой рекой:
Сирень цветет, Не плачь – придет, Твой милый, подружка, вернется!..
Девушки быстро приближались.
«Свернуть? Не свернуть? – торопливо решала Тамара. – Может, все-таки свернуть, их много, а я одна».
Но, когда девушки уже появились перед ней, Тамара шла прямо на них: а зачем это она, директорова дочь, будет уступать дорогу работницам?
Но девушки, ясноглазые, загорелые, такие же молоденькие, как Тамара, а некоторые чуть постарше, даже и не заметили ее надменного вида. Они окружили Тамару, приветливо улыбаясь:
– Здравствуй, Тамара!
– Добрый день, Тамара!
– Здравствуйте, – не скрывая удивления, ответила Тамара.
В чем дело? Почему они здороваются с ней, если она их не знает?
Девушка, которая шла впереди и запевала песню, высокая, с густым румянцем на тугих щеках, с веселыми светлыми глазами и почти безбровая – так выгорели у нее брови на солнце, – дружелюбно сказала:
– Скучно одной-то?
– Нисколько, – отрезала Тамара.
– Ну уж не говори! – сказала другая, черненькая, веселая, с ярко-красным ртом и веснушками на носу. – Человеку без людей всегда скучно.
– Пойдем-ка с нами на свеклу! – подхватила и третья. – Блоху будем ловить! А чего одной-то бродить по лесу? Одичать можно!
Тамара гордо посмотрела на эту маленькую, худенькую, живую, как пичужка, девчонку.
– Я не умею ловить блох, – сказала она, – нас этому в школе не учили.
– Не умеешь – так научим! – весело закричала эта «пичужка». – Нас тоже этому в школе не учили, а мы вот умеем же!
Тамара сделала движение, желая показать, что хочет идти дальше. Но девушки будто не заметили этого.
– Да ты не стесняйся, ты у нас не чужая!
– Ты комсомолка? В нашу организацию будешь вступать?
– А надолго приехала? На все лето? Или насовсем?
– У нас разные кружки есть, весело!
– Мы спектакли очень часто ставим…
– Данте мне пройти! – холодно, с неподвижным лицом сказала Тамара.
Девушки удивленно переглянулись.
– Дайте ей пройти, – обратилась к подругам та, что шла впереди, и Тамара заметила, как мгновенно у нее пропала улыбка.
Девушки молча расступились, и Тамара, не оглядываясь, ровным шагом пошла дальше.
– Это, оказывается, барышня, – насмешливо протянула «пичужка», – а я думала – человек!
Все дружно рассмеялись. Этот смех еще долго был слышен Тамаре, все в ней кипело.
«Противные, грубые! – шептала она про себя дрожащими губами. – Как они смеют! От зависти всё, я знаю!»
Настроение было испорчено. Солнце по-прежнему грело и озаряло землю, янтарные купальницы по- прежнему светились в высокой траве, березовые ветки по-прежнему ласково шелестели над головой… Но Тамара уже не видела во всем этом ни красоты, ни радости. Она вышла на грейдер и направилась домой. Вот она расскажет обо всем отцу, пускай он их накажет хорошенько. Тогда они узнают, человек она или не человек!
В квартире было пусто и как-то особенно тихо. Над букетом полевых цветов жужжала залетевшая в открытое окно пчела. Где-то далеко звучал голос виолончели – верно, в клубе включено радио. Герани на окнах радовались солнцу. Тамару охватила отчаянная скука.
– Ну что мне делать? Ну что мне делать? – со слезами сказала Тамара. – Ну что мне тут делать?
Взяла книжку, улеглась на тахту. Через десять минут она отбросила ее – Тамара никогда особенно не любила читать, она не способна была увлечься вымыслом, как бы ни был он правдив и прекрасен, ее не могли взволновать судьбы людей, о которых рассказывает писатель. Все выдумки, все пустяки. «Войну и
