поддавался.
В общем, мы вышли в зону прилета Общественных причалов через безнадежно далекий от каких бы то ни было туристических маршрутов стыковочный узел номер 23-190, который Фродо запер, набрав на управляющей консоли какой-то длинный пароль, каковой тут же сказал шепотом по секрету каждому из нас – на всякий случай. На обшарпанной консоли горел только один из подсвечивающих элементов, другой тускло помигивал, не давая никакого света. На когда-то гладкой, а ныне крепко исцарапанной поверхности консоли фломастером или чем-то в этом роде было написано злосчастное слово из трех букв, при виде которого мы со Святославом снова хмыкнули.
Вообще надо сказать, что и на самом стыковочном узле номер 23-190, и вокруг него, и на мрачноватых желто-зеленых стенах невеселого, но широкого коридора, по которому мы вслед за Фродо куда-то двинулись, было написано много, много слов, и не только на линке, и из самого разного количества букв, и даже не только из букв – увидев одну из японских или китайских надписей, сдержанный обычно Като вдруг фыркнул и неприлично захихикал, прикрывая рот рукой, и ни под каким видом не согласился объяснить, что там такого было написано. Видно было, что матовые панели стен время от времени моют или каким-то иным способом очищают от надписей, но шаловливые ручонки неведомых каллиграфов вновь и вновь расписывают стены малопонятными надписями, которые мне напомнили виденные в кино граффити американской подземки.
Мы прошли мимо еще одного стыковочного узла, который мигал транспарантом «свободен»; потом коридор слегка повернул, и мы увидели длиннющую перспективу таких же узлов, там ходили люди, некоторые подозрительно и боязливо оглядывались на нас, а при взгляде на некоторых других я сразу понял, что граффити – не самое неприятное, что есть в этом малоприветливом тоннеле, который все больше и больше напоминал мне подземный переход под железнодорожными путями на каком-нибудь большом вокзале у меня на родине.
– Погранслужба и таможня будут при выходе из Общественных причалов, – вполголоса сказал Дик Лестер, обращаясь к Фродо. – Как ты собираешься пройти?
– Сесть на внешнюю местную линию, – ответил Фродо. – Внешнее метро еще ходит?
– А как же, – кивнул Дик. – Оно до двадцать седьмого года будет работать, на Юге по крайней мере. Докуда хочешь доехать – до Залов Ожидания?
– Нет, зачем же. Доедем до Транзита, сядем на метро, сойдем в районе Пристани Пилигримов за полицейскими постами и вызовем туда бус до другого Транзита. А потом можно и в Залы Ожидания.
Дик присвистнул.
– Ну ты и голова. Я бы в жизнь не догадался. Ты часто бывал в Космопорте?
– Я первый раз в Космопорте, – спокойно ответил Фродо.
– А как же ты?..
– Читаю много, – скромно проговорил Фродо. – Оп-па… ребята, давайте-ка – Дик с пушкой и вы двое с мечами – вперед… а то что-то на нас тут косо смотрят.
У одного из стыковочных узлов – кажется, уже двадцатого с тех пор, как мы заперли свой – стояла весьма мрачного вида компания, сплошь мужского пола, вид и взгляды которой живо напомнили мне тех, в «Харчевне Дохлого Гоблина», с оружием. Правда, у этих не было оружия, по крайней мере – на виду.
– Отставить мечи, – пробурчал я и уставился на загораживающих нам проход парней.
«Вам страшно», думал я. «Очень неприятно. Мы непонятные, скользкие и очень страшные, и вы не можете рассмотреть наши лица. Вам очень страшно».
Парни живо разошлись, выстраиваясь вдоль стенки и тщательно отворачиваясь от нас. Мы быстро прошли мимо них, и тут же Фродо потянул нас куда-то в сторону, и мы свернули в поперечный тоннель, чуть более широкий и чуть лучше освещенный, под указатель «Внешнее метро: билетные кассы и поезда в направлениях Юго-Запад, Северо-Восток и Юг».
Едва мы завернули за угол, Фродо обернулся ко мне, заметно улыбаясь.
– Вот это да, – сказал он, качая головой. – Никогда не думал, что это так действует!
– Мы же прошли через подвал Цитадели, – пожал плечами Ланселот.
– Ну да. – Фродо опять был непроницаем, но продолжал смотреть на меня, покачивая головой. – Я понимаю. Я просто сам такого никогда не видел. Что ты им внушил?
Мне было неловко.
– Ничего особенного. Просто страх. Они тут же про нас забудут и никогда не вспомнят.
Фродо некоторое время посматривал на меня искоса, шагая рядом.
– Спасибо, Майк, – сказал он наконец.
Я не знал, что ему ответить. Многого в психологии этих людей я еще не понимал. Впрочем, слева и справа от нас уже были эскалаторы станции этого таинственного «внешнего метро», так что задумываться над правильными вариантами ответа на странные слова Фродо мне было некогда.
Отель «Шелк и бархат» был, наверное, самым заштатным из тех, что можно было отыскать в районе Залов Ожидания. Впрочем, мне он показался дворцом. Я бывал в Белграде в «Метрополе», когда там с делегацией «Моспроекта» останавливался отец моей московской знакомой, но тот белградский четырехзвездочный дворец не годился «Шелку и бархату» даже и в подметки. Вы знаете, что такое интерьерник? А виртотеатр – вместо телевизора? А выход в галактическую Сеть – Галанет – прямо с виртотеатра? А что такое массажный душ? То-то же. А какие постели… как это описать, когда она сама под тебя подстраивается? А, простите, унитаз, который сам… э-э… н-да… ну, в общем, сказка, а не унитаз.
И все это при том, что «Шелк и бархат» на своих буклетах ставил всего-навсего две звезды, и одноместных номеров у них не было, так что мы заняли три двухместных, рядом, на одном этаже, причем на видной от постели полочке у двери нашего с Лестером номера я положил наш шар-индикатор, так что никакой враг не мог бы подобраться к нашей двери незамеченным.
Впрочем, я забежал вперед. Началось все с того, что, выйдя из метро в районе Пятого Малого Зала Ожидания, мы признались друг другу, что ужасно голодны. Еще бы! Последнее, что мы ели, были те хлебцы и мясо, что мы купили у «Дохлого гоблина». Дик стал рыться в своем кошельке, к которому он и так все время обращался за всех нас – имперские деньги были только у него, у Фродо была какая-то деньги-карта, которую для использования в Космопорте надо было авторизовать в банке, а сделать это можно было, только поселившись в гостинице – короче, как-то зарегистрировав свое пребывание; у Ланселота была какая-то мелочь в имперских банкнотах – буквально марок пять – и небольшая пачка денег с его планеты. Ланселот затолкал их в обменный автомат, который мы обнаружили в укромном уголке у станции метро, и получил за них еще девять с половиной имперских марок монетами по пятьдесят пенсов, пробормотав, что курс грабительский и что у него дома это было бы все двенадцать или даже тринадцать марок. У Като не было вообще никаких денег, равно как и у Святослава, что их обоих довольно сильно смущало – они только сейчас поняли, что в этом мире без денег никуда не сунешься. А у меня, как я уже сказал, была югославская инфляционная мелочь – несколько тысяч динаров, да и те двухтысячелетней давности. На всякий случай я тоже сунул их в обменный автомат. Автомат подумал и выдал мне за них одну монету в двадцать пенсов.
– Да не беда, – преувеличенно жизнерадостно сказал Лестер. – Сейчас я со счета сниму, и пойдем есть. Наличных-то у меня с гулькин нос осталось…
– Погоди-ка. – Я вытащил из кармана куртки монету, завалившуюся туда, как видно, много месяцев назад. Это был латунный советский пятак, пять копеек, большая, весом в пять граммов, монета с изображением на одной стороне – композиции из аграрно-оккультных символов, составлявших герб моей родины, а на противоположной стороне – большой арабской цифры 5, нескольких кириллических букв, венка из древесных листьев и маленьких цифр «1961». – Раз даже за динары он мне что-то дал, может, даст и за это? Тут одной латуни сколько пошло…
Я бросил пятак в одну из многочисленных разноразмерных приемных прорезей под красивым логотипом Имперского Банка и надписью «Обмен любых валют, платежных документов и денежных ценностей всего мира».
Как я уже успел понять, после приема монет или банкнот автомат связывался с банком, устанавливал ценность того, что в него бросили, и затем выдавал эквивалент в имперской валюте. Еще на Новой Голубой Дик объяснил мне, что валютная система Империи совершенно всеядна, любая валюта конвертируется в
