у него нет выбора. Говорит: «Ах, я не выживу на хлебе и воде», — а посади его в тюрьму, и прекрасно выживает. Все может человек, только не всегда делает правильный выбор, если стремление к телесному комфорту оказывается сильнее желания сохранить свою душу. Я смогла. Я удержалась. И хорошо, что Тамара тогда накапала на меня заведующей. Иначе я бы точно женила на себе Линцова, а это был бы не очень хороший поступок, и сейчас я бы мучилась совестью. Ну и жизнью с этим придурком, конечно».
Она имела право собой гордиться, но это была гордость очень одинокого человека. Тяжелый быт и безденежье не пугали ее, она по натуре была трудолюбивой, легкой и веселой. Житейские неприятности, которые многих обескуражили бы, Жанна переносила с юмором. Когда отвалилась подметка ее единственных сапог, она расхохоталась: «Как в деревне — валенок нет, в школу не идем», — одолжила у соседки садовые галоши, надела их поверх сапог и в таком диком виде отправилась в мастерскую, где шутками и неприкрытой лестью заставила сапожника починить обувь в два раза дешевле. Борьба за выживание скорее забавляла, чем выматывала ее, но… Как хорошо было бы переносить те же самые трудности рядом с Ильей! Пусть он не купил бы ей новые сапоги, но пусть бы смеялся вместе с ней! Одиночество было единственным испытанием, которое она не могла переносить легко и над которым не могла смеяться…
Она осторожно повезла аппарат в операционную, зорко следя, как бы чего-нибудь не задеть. Хирург стоял, готовый вводить контрастное вещество в желчные протоки.
— Сейчас, одну секунду. — Подложив кассету под больного, Жанна надела тяжелый свинцовый фартук, якобы защищающий от рентгеновского излучения. — Вводите — и бегом в коридор.
— Все, кто хочет иметь детей, на выход! — прокричал хирург дежурную шутку, и бригада выскочила за дверь.
Жанна сделала снимок.
— Заходите!
Врачи тут же заняли места у операционного стола, а Жанна с ужасом поняла, что забыла вынуть кассету. Что же делать? Она подлезла под стерильное белье, надеясь незаметно вытащить пленку из-под больного.
— Так, это что за эротические действия? — грозно спросил хирург.
— Простите, мне нужно кассету вынуть.
— Ладно, а мне что делать? Ничего себе, средь бела дня за ноги хватают!
— Сейчас-сейчас, секундочку, — лепетала багровая от смущения Жанна.
Хирург недовольно отступил.
— У вас халат порвался, — заметила сестра.
— А как ты хотела, когда так страстно прижимаются? У меня даже часы встали, а ты — халат! — Хирург весело подмигнул Жанне, но та, добыв кассету, стремительно выбежала из операционной.
Следовало немедленно проявить снимок и принести обратно, чтобы хирурги определились с дальнейшим планом операции. Но Жанна плохо представляла себе, как снова войдет к ним после такого позора.
Все еще ежась от смущения, она разбирала снимки в своем кабинете. Так, этот нужно отдать рентгенологу на описание, эти — передать в отделения лечащим врачам, а эту внушительную стопку можно сдавать в архив. Она пролистнула рентгенограммы — как обычно, пульмонологи опять ничего не сдали. «Больше всего делают снимков и никогда не сдают — то им для учебного процесса надо, то динамику смотреть, а на самом деле просто лень! Опять нужно скандалить. Очень хорошо, сейчас и пойду, пока я еще злюсь на этого беспардонного хирурга. О, я им покажу!»
Она решительно одернула халат, бросила боевой взгляд в зеркало, но тут ее окликнули:
— Жанна Игоревна!
— А? — Она сначала не поняла, откуда идет звук, испугалась от неожиданности и только потом сообразила посмотреть в сторону окна.
Рентгеновское отделение находилось в цокольном этаже, поэтому в любое время года там было сыро и холодно. Зимой ходили в кофтах и шерстяных носках, а летом всегда держали окна распахнутыми. Сейчас в окне маячили веселая незнакомая физиономия и верхняя часть торса, облаченная в застиранную хирургическую рубашку.
— Ой, вы меня напугали. — Жанна подошла ближе.
На окне была прикручена железная решетка, поэтому диалог напоминал свидание в тюрьме. Через ячейку решетки неизвестный собеседник просунул букетик только что сорванных диких цветочков, Жанна приняла и невольно рассмеялась.
— Это я тот бесстыдник, что сегодня оскорбил вас, — заявил он, ухмыляясь. — Вы меня без маски-то, наверное, не узнали.
Она покачала головой:
— Но я тоже в маске была. Вы-то как меня узнали?
— Поверьте, узнал! — Хирург окатил ее таким нескромным взглядом, что сразу стало понятно — как.
Он просунул руку через решетку.
— Моисеевич. Альберт Моисеевич, — представился он на манер английского суперагента. — Можно просто Альбертик.
Жанна осторожно пожала крупную узловатую кисть. Внезапно развеселая ухмылка исчезла с физиономии Альбертика.
— Хочу извиниться перед вами, Жанна Игоревна, — сказал он серьезно, — в операционной я позволил себе лишнее. Просто мне вас так разрекламировали: «Ах, Жанна Игоревна, Жанна Игоревна! Сейчас придет, сделает такие снимки, каких вы в своей тундре отродясь не видели!» Вот я и решил, вам лет пятьдесят, не меньше, и подумал, что нескромные шутки будут вам только приятны. А сейчас вижу, вы совсем молоденькая… Простите меня, ладно?
— Проехали, — грубовато усмехнулась Жанна, — но больше я прошу вас не подкалывать меня. За кассетой я на автопилоте полезла, мы всегда так делаем, чтобы время сэкономить. Я не думала, что вы отреагируете так… остро.
Альберт Моисеевич улыбнулся, а Жанна наконец-то собралась с духом и посмотрела ему в лицо. Это был мужчина лет тридцати с худощавым нескладным телом и длинным узким лицом. Его никак нельзя было назвать красивым: глаза неопределенного цвета, длинный, по-еврейски унылый нос и тяжеловатый подбородок. Масти Альберт был неопределенной, то ли рыжий, то ли блондин, а светлые ресницы делали его взгляд каким-то растерянным. Но Жанна никогда не уделяла большого внимания внешней мужской красоте. Она умела чувствовать внутреннюю силу, так называемый животный магнетизм, исходивший от некоторых представителей мужского пола. Следовало признать, у Альберта Моисеевича того магнетизма было хоть отбавляй.
— Холангиограммы у вас получились — просто блеск! Действительно, нечасто встретишь такую работу, вы просто художник своего дела, Жанна Игоревна! Я уж думаю, не заказать ли мне вам собственное изображение? А? Возьметесь? Бюст или конный портрет?
— Если вам потребуется снимок, можете на меня рассчитывать, — церемонно кивнула она.
— Знаете, я тут подумал… Давайте я вас с работы провожу? Погуляем заодно, погоды-то стоят… Царские!
Жанна мечтательно взглянула поверх его головы. За окном бушевало удивительно теплое, какое-то дачное лето, победившее унылое асфальтовое наступление мегаполиса. Из каждой щели буйно поднималась трава, пышные зеленые кусты росли даже на козырьке над приемным покоем, а в воздухе, забивая бензиновую вонь, явственно витал аромат сирени.
— Не получится, — сказала она со вздохом, — по трудовому законодательству мой рабочий день заканчивается на час раньше вашего.
— А вы меня подождете?
— К сожалению, не могу. Нужно спешить за ребенком в садик.
— У вас есть ребенок? А муж?
— Мужа нет, — вздохнула она.
