— Аэропорты и города… и города, — уточнил Ваня, пробуя верхнюю ноту.
Выключив газ под сковородкой, Алиса села на табуретку. Вот и все. Кошмар кончился. Она сумела побороть свою любовь, пережила и страшное разочарование от открытия, что, оказывается, была влюблена в равнодушного и подлого мужчину. Глубокая рана, нанесенная предательством, почти зажила.
Когда Ян Александрович вез ее в роддом, Алисе было так плохо, что смерть казалась избавлением. Она хотела умереть, чтобы в небытии не помнить страшную правду — Виталий оставил ее одну! Мир раскололся, разлетелся на тысячи осколков, за которыми открылась черная пустота, и Алиса готова была искать забвения в этой пустоте.
А потом ей на живот положили маленький, синий, покрытый слизью комочек. Комочек двигался и пищал, искал у нее защиты, и все остальное сразу показалось Алисе глупым и абсолютно не важным.
Да, она помнила, что когда-то любила Виталия, а он оказался скотиной, но теперь эти мысли больше не жгли ее сердце каленым железом.
Она всецело посвятила себя сыну, переживая лишь о его здоровье и благополучии. После родов Васильев не позвонил ей, не поинтересовался ни ее состоянием, ни ребенком, но новое доказательство его равнодушия лишь по касательной задело ее сознание, не оставив обиды или досады.
О муже она почти не вспоминала. Алиса отвечала на его письма, но не задумывалась, как они будут дальше. Мать давала мрачные прогнозы, а после ухода отца они приобрели безысходность готического романа. Что ж, Алиса готова была к тому, что Иван к ней не вернется. Нежное прощание в аэропорту могло быть лишь всплеском эмоций перед долгой разлукой.
Но вот он здесь, приехал к ней, все простил и принял ребенка. Неужели у них будет настоящая семья? Алиса замечталась…
— Слова — вода, и нельзя согреть в своей душе те кусочки льда, — доносилось из ванной.
«Нельзя согреть…» — надо же. Можно! Они постараются, и все будет хорошо.
— Ну, гражданин полярных льдин, давай еще со свиданьицем! — Илья Алексеевич потянулся к бутылке.
Весь вечер они расслабленно сидели в кухне, много ели, мужчины пили вино и неспешно разговаривали.
Алиса сидела, притулившись к теплому боку мужа, чувствуя, как его рука, лежащая у нее на талии, иногда опускается ниже и многозначительно пожимает ее бедро. То и дело она вскакивала, добавить еще салату или заварить чай, но сразу же возвращалась на свой пост, где ее с нетерпением ждали.
Так хорошо было беседовать втроем под мягким янтарным светом кухонной лампы, иногда замирая и прислушиваясь — не проснулся ли в кроватке сын.
А поздние прохожие смотрели, наверное, на окно, мерцающее уютным домашним светом, и представляли, какая дружная семья живет в этом доме…
Иногда мужчины выходили покурить, а Алиса быстренько прибирала на столе, меняла тарелки, наслаждаясь новым для себя ощущением счастья и покоя.
— Как тебя родина-то отблагодарит за подвиги? — спросил Илья Алексеевич весело. — Орден хоть дадут?
— Орден не орден, а в звании обещали повысить.
— Майором, значит, будешь? Жаль, женам звания не дают, я бы Алисе сразу генерала присвоил за то, как она тут без тебя рожала.
— А что такое? — встревожился Иван. — Она сказала, все нормально было.
— Да уж нормально!
— Ладно тебе, папа.
— Ничего не ладно. Нас с Тамарой Константиновной, если на то пошло, в рядовые надо разжаловать за ее роды. Уехали из города, оставили Алису совсем одну, она пошла в академию и вдруг зарожала. Счастье еще, что там Колдунов дежурил, ему и пришлось за нас отдуваться. У Алисы-то документов при себе не было, так что представляешь, сколько сил ему стоило все устроить. Поэтому, ребята, если крестить будете, то крестный отец — он.
Ваня кивнул. Потом вдруг отстранился от Алисы, неубедительно замаскировав свое движение зевком.
— Илья Алексеевич, я с дороги, устал. Вы не обидитесь, если спать пойду?
— О, старый я дурак. — Илья Алексеевич хлопнул себя по лбу и страшно смутился. — Давайте, дети, идите. Алиса, я все уберу, посуду помою. — И почти насильно вытолкал дочь из кухни.
— Алиса, позволь спросить, а что ты делала в академии? — Голос был холоден и сух.
Она села на край дивана, машинально крутя в руках поясок платья. Ей не в чем оправдываться, нечего стыдиться, но под взглядом мужа она чувствовала себя виноватой.
— Я ездила туда, чтобы досрочно сдать экзамен по хирургии.
— С каких это пор студентки мединститута сдают экзамены в академии? Придумай что-нибудь поумнее.
— Ваня, это правда. Наш завкафедрой — друг Колдунова, он приехал в академию на защиту диссертации, а Ян Александрович его поймал и заставил принять у меня экзамен. Ты же знаешь Колдунова! Да позвони ему и спроси, как все было!
— Ты прекрасно знаешь, я до этого не унижусь. А что, в институте встретиться не судьба была?
— Значит, не судьба. У завкафедрой вечно то лекция, то операция, то еще что-нибудь… — Она беспомощно пожала плечами и улыбнулась.
— А я вот думаю, ты все это время таскалась на свидания. И дотрахалась до того, что у тебя раньше времени роды начались.
— Ваня! Что ты говоришь? Я клянусь тебе чем угодно, что с тех пор… после того как ты нас застал, я ни разу не была с Васильевым. Это правда. Ну что мне сделать, чтобы ты поверил?
— Не знаю, — отрывисто сказал Иван.
Отвернувшись от нее, он внимательно смотрел в окно.
— Прошу тебя, позвони Колдунову! Прямо сейчас, еще не очень поздно. Он расскажет тебе, как было, и у нас снова все станет хорошо.
— А что, у нас когда-нибудь было хорошо? — усмехнулся он. — Лично я такого не помню.
Алиса ненавидела сцены, в любых обстоятельствах старалась держать себя в руках и не терять достоинства. Но сейчас она готова была на все, лишь бы вернуть уютный мирок семейного счастья, едва обретенный и тут же разрушенный неосторожными словами отца.
Она заплакала:
— Ваня, не казни меня за то, в чем я не виновата!
— Почему ты сразу не сказала мне, как рожала? Это же так естественно пожаловаться мужу на свои невзгоды! Ты не хотела, чтоб я знал, откуда тебя забрали!
— Мне просто неловко было… Вроде я хвастаюсь: мол, не только ты там на полюсе геройствовал, я тоже хлебнула лиха.
— Ну-ну.
Она плакала, забившись в угол и кусая носовой платок, чтобы отец не услышал ее рыданий.
Иван спокойно разобрал постель, почистил зубы и лег.
— Иди спать, — буркнул он наконец, — и хватит реветь, а то молоко пропадет.
Всхлипнув в последний раз, Алиса пошла умываться. Закрывшись в ванной, она сидела на полу, глядя на бьющую из крана воду, и горько думала, что никому не нужна. Сначала Васильев отрекся от нее, теперь — Иван, ухватившись за ничтожный, надуманный повод. Но ей нельзя отчаиваться. Потерпев эти поражения, она обязана выстоять ради ребенка.
Стоило ей лечь, он сразу навалился на нее.
— Ты что? — отстранилась она.
— У меня три месяца не было женщины, что! А ты вроде как моя жена. — Он грубо, коленом,
