на кафедру, но он усердно работал над диссертацией, надеясь к сентябрю представить готовый экземпляр, а заодно набрал множество дежурств везде, где работал по совместительству, так что Алиса видела его мало.
Он был с ней любезен, оказывая все знаки внимания, на которые может рассчитывать достойная жена. Но Алиса тяготилась атмосферой холодной сдержанности и видела, что мужу трудно быть с ней, образно говоря, застегнутым на все пуговицы. Ей хотелось растопить выросшую между ними ледяную стену, но инстинктивно она понимала — ее привязанность, душевный порыв только еще больше унизят ее в его глазах. Он питает к ней остатки уважения только потому, что знает — она справится и без его поддержки. Как только он поймет, что Алиса без него не может, все! Она окончательно превратится в жалкое существо, цепляющееся за него, чтобы выжить.
Она ненавидела его за обиды, которые он ей нанес, за незаслуженное презрение платила ему той же монетой, но чувствовала, что физически он становится для нее все более притягательным. Глядя на его сильные и ловкие руки, Алиса ощущала радостное волнение плоти, слабые отзвуки блаженства, которое, знала она, они могли бы пережить, если бы доверились друг другу.
Ни одна ночь, свободная от его дежурств, не проходила у них без секса, но теперь Алиса жестко держала себя в руках, запрещая своему телу получать удовольствие. Она не хотела давать мужу такую власть над собой.
Вернувшись с дежурства, он застал Алису в дверях. Она собиралась на прогулку с Сережей.
— Давай коляску спущу.
— Я сама. Ешь и ложись, пока мы гуляем.
— Сама, сама, — проворчал Ваня, вскидывая коляску на бедро.
Лифт в доме был очень маленьким, коляска не влезала, и выходить приходилось в два приема. Сначала спускать коляску, а потом возвращаться за малышом. Что, если бы они жили на третьем этаже, а не на четырнадцатом?
Ваня не стал подниматься, а медленно зашагал рядом с ней.
— Хочешь, я с ним похожу, а ты пробегись пока по магазинам?
— Нет, спасибо. Я не так уж одичала, как ты думаешь. Папа меня часто отпускает проветриться. «Иди, — говорит, — доченька, трахайся с Васильевым на здоровье». И я иду.
Ваня хмыкнул:
— А знаешь, я видел вчера Колдунова, и он мне рассказал про твои роды. Прости, я был не прав.
Сережа завозился в коляске, Алиса прибавила шагу. Обычно сын мгновенно засыпал, стоило ему оказаться на свежем воздухе.
— Что это меняет? Я все равно была любовницей Васильева. И ты хочешь знать обо мне только это.
Помолчали. Алиса бодро катила коляску к парку, Иван отстал на несколько шагов, чтобы покурить.
Стоял один из сухих, но пасмурных летних дней, когда тяжелое свинцовое небо низко висит над городом, напоминая о скором приходе осени. Кое-где в пышных и свежих кронах попадались желтые листья, словно первая седина, а на клумбах тюльпаны сменились астрами и хризантемами. Как быстро миновало лето… Так и вся жизнь пронесется незаметно. Они очнутся холодной зимой старости и с ужасом поймут, что не могут обогреть друг друга.
Аккуратно выбросив окурок в урну, Ваня догнал жену:
— Я оскорбил тебя тогда напрасно. Мне стыдно, Алиса, я прошу тебя меня простить.
— Отчего же напрасно? Ты же не специально меня унижал, правда? Ты же все это чувствовал ко мне? Причем задолго до того, как узнал, что меня увезли рожать из академии! Просто раньше ты себя сдерживал, а тогда не смог. Я прекрасно знаю, как ты ко мне относишься, давно с этим смирилась и, как видишь, живу.
Не оставляя попыток увидеться с Жанной, Илья Алексеевич задействовал светские знакомства. Их было не так уж много, все тот же Колдунов, который, хоть не блистал в обществе, по-свойски знался с половиной городской элиты. Обозвав друга сексуально помешанным тритоном без мозгов, зато с манией величия, Ян Александрович добыл ему приглашение на очередной благотворительный раут, где, по слухам, ожидали Линцову.
Илья Алексеевич отправился в магазин, где с помощью зятя приобрел шикарный костюм в сдержанную елочку и невиданной красоты серо-жемчужный галстук. Ваня заставил его разориться на бальные штиблеты и тончайшие шелковые носки, после чего Илья Алексеевич ощутил себя настоящим метросексуалом.
Зять довел штиблеты до зеркального блеска и разрешил Илье Алексеевичу подушиться своим одеколоном, хранившимся еще с холостяцкой поры, дав гарантию, что перед этим ароматом не устоит ни одна дама, благо испытаний в свое время было проведено достаточно.
Не то чтобы Илья Алексеевич надеялся своим внешним видом поразить Жаннино сердце, просто хотелось, чтобы она видела, как он старается ради нее.
Волнуясь, он купил огромный букет нежно-белых упругих и свежих роз, понимая, что этот дар будет принят скорее с горечью, чем с радостью. Какой букет может искупить разрушенную жизнь и годы тяжелых испытаний?
Он прибыл на вечеринку одним из первых и, сделав скромный взнос, занял стратегическую позицию возле входа. Букет Илья Алексеевич прятал за спиной, но окружающие все равно на него посматривали. Наконец после томительного ожидания, показавшегося ему вечностью, в зале появилась Жанна. Она была одна и так хороша, что он не смог подойти сразу: несколько минут просто жадно смотрел на нее.
Жанна была в чем-то темном и очень простом, с закрытыми плечами. Узкая прямая юбка едва закрывала колени, и Илья Алексеевич с наслаждением смотрел на ее икры — ничуть не точеные, обычные полноватые икры обычной женщины, и это очень ему нравилось.
Удостоив его кивком и лукавой улыбкой, Жанна отправилась «вращаться». Она, не касаясь, целовалась с дамами в щечку, мужчины галантно склонялись над ее рукой, а менее важным гостям Жанна кивала, как ему. Такие, верно, у нее были светские обязанности.
Наконец Илья Алексеевич набрался мужества.
— Здравствуй, Жанна. — Он протянул цветы.
— Спасибо, очень мило.
Передавая букет, он удержал ее за руку:
— Прошу тебя, давай поговорим. Обещаю, что не отниму у тебя много времени.
— Похоже, у меня нет выбора. Ладно, куда пойдем?
— Не знаю… — растерялся Илья Алексеевич. — Куда скажешь.
— Тогда просто пройдемся.
Вечеринка проходила во Дворце молодежи, и, выйдя оттуда, они оказались на родной Петроградской стороне, исхоженной вдоль и поперек в дни юности.
Жанна была на высоких каблуках, Илье Алексеевичу жали новые ботинки, но, взявшись под руку, они мужественно двинулись к Большому проспекту.
— Помнишь, здесь мы всегда пили кофе? — спросил Илья, и они надолго замерли перед сияющей витриной фирменного бутика.
— Как все изменилось…
— А ты такая же, как раньше.
— Да и ты молодец.
— Жанна, я ушел от нее, — бухнул Илья отчаянно и почувствовал, как рука, до сих пор уютно лежавшая на его локте, вдруг застывает и пытается покинуть свое убежище.
Жанна горько улыбнулась:
— Эх, Илья, жизнь тебя ничему не учит! Ты сто лет назад предал меня ради нее, а теперь хочешь исправить дело, предав ее?
— Я не из-за этого ушел. Не хочу жаловаться, но мне всегда с ней было очень тяжело.
