раздвинул ей ноги. — Тебе уже можно?
— Да, можно. Но…
— Потом поговорим.
Он взял ее жестко и грубо, не соединяясь с ней, а утоляя плотское желание. Не целовал и нетерпеливо отмахивался от ласк, которыми она, отчаявшись найти слова, хотела выразить свои чувства к нему. Налитая молоком грудь мешала, Алиса вскрикнула от боли, когда муж надавил на нее всем телом, и тогда он рывком перевернул ее на живот и крепко прижал ее плечи к подушке, так что Алиса еле могла дышать. Он яростно вошел в ее лоно, не дожидаясь, пока она будет готова принять его, и сильно, мощно двигался в ней, не думая о том, что причиняет боль.
— Шлюха! Тварь! — шипел он в такт своим движениям, железные пальцы больно впивались в ее плечи, а ногами он крепко придавливал ее к кровати, не давая вырваться.
Но самое ужасное было в том, что, чувствуя его презрительную ненависть, превратившись для него просто в кусок человеческой плоти, Алиса первый раз в жизни ощутила физическое наслаждение. Оно накатило внезапно, она никак не могла остановить этот поток… Осознавая всю глубину своего унижения, она открывалась ему…
— Вот так, — сказал он, когда все закончилось. — Так тебе хорошо. В говно окунули, ты и рада. А когда по-хорошему — лежишь, кривишься. Не понимаешь, куда это ты попала.
— Хватит! Никто не давал тебе права оскорблять меня.
— Как это никто? А ты? Ты сама вложила мне в руки это оружие, когда бегала трахаться с Васильевым. Так что не жалуйся теперь.
— Ничего не было, но, раз ты мне не веришь, я готова все признать. Я — шлюха, пусть так. Давай разводиться. С папой я завтра же поговорю.
Он молчал.
— Зачем тебе такая жена? Ты меня презираешь, не веришь мне, разве это жизнь? Расстанемся и все забудем.
— Нет.
— В каком смысле нет?
— В прямом. Я остаюсь.
— А я не хочу, чтобы ты остался и каждый день подвергал меня оскорблениям!
— Мало ли что ты хочешь.
— Ваня!!! — Алиса вскочила с постели. — Зачем тебе это надо? Тебе нравится иметь рядом с собой униженное существо, которым можно помыкать как угодно? Ты хочешь совсем уничтожить меня и сделать бессловесной прислугой, так, что ли? Может, ты поэтому так радостно поверил, что я ходила в академию трахаться с Васильевым? Так знай — меня сломать тебе не удастся!
— Хочется верить, — буркнул он.
— Ты окунаешь меня в грязь, а потом говоришь, что это нравится мне самой! Чего ради я буду это терпеть? Чтобы у ребенка была иллюзия отца?
— Позволь тебе напомнить, что именно ради этого ты вышла за меня замуж. Ты обещала быть мне честной женой, а я обещал заботиться о тебе и о ребенке, как о своем собственном. А я, дорогая, привык держать свои обещания и не считаю, что если со мной поступают нечестно, это дает мне право тоже делать подлости.
— Я освобождаю тебя от твоего обещания.
— Я обещал не только тебе, — сказал он спокойно. — Но и ему. — И показал в сторону кроватки. — У нас теперь есть ребенок. Мы с тобой все свои карты уже разыграли, теперь остается только засунуть наши чувства в одно известное тебе место и постараться сделать так, чтобы он рос счастливым. Вот и все.
— С Сережей я прекрасно справлюсь сама, да и папа поможет. А ты заслужил, чтобы у тебя была честная и порядочная жена.
Он фыркнул:
— Ну и где я возьму такую? Перефразируя Шекспира, можно сказать: весь мир — бардак, все женщины — бляди. Так что от добра добра не ищут.
Поселившись у дочери, Илья Алексеевич чувствовал себя так, будто жил здесь всегда. Словно не было двадцати лет с Тамарой. Он готовил квартиру к появлению нового жильца, радостно намывал окна и драил полы, почти не вспоминая о жене. Иногда хотелось, чтобы она приехала, помогла с уборкой, а потом увезла его домой, но Тамара не появилась. Сильная женщина, она почему-то не воспользовалась своей властью над ним, а ведь если бы пришла и сказала: «Илья, немедленно домой!» — он, наверное, подчинился бы.
Жена не приехала встречать внука из роддома и ни разу не навестила молодую мать. Илья переживал, что заварил такую кашу именно тогда, когда Алиса нуждалась в поддержке матери. Он звонил Тамаре и просил приехать к дочери, обещал даже, что во время ее визита его не будет в квартире, если уж ей так невыносимо его видеть, — все бесполезно.
Она позвонила ему всего один раз, сухо сообщив, что купила внуку нарядный комбинезончик. Илья может забрать его, пока она будет на работе. Он поехал, вошел в квартиру и удивился: неужели он прожил здесь двадцать лет?
Илья Алексеевич прошелся по квартире, посидел на диване, даже вскипятил чаю. И окончательно понял, что этот дом, куда он принес новорожденную дочь, где было столько пережито и перечувствовано, в одночасье стал для него чужим. Может быть, потому, что он всегда жил здесь на положении бесправного жильца?
Он расстроился, зашел в спальню, где над супружеской постелью висели фотографии. Тамара, ее родители, Алиса, он сам… Сейчас на него смотрели лица из чьей-то чужой жизни.
В душе повеяло холодом, и он полетел к Алисе — отогреваться возле нее и внука.
Хлопоты о малыше поглотили его, бывший трудоголик, теперь он стремглав летел с работы, чтобы успеть погулять с Сережей и помочь Алисе по хозяйству. «А ведь жизнь этого чудесного существа висела на волоске! — думал Илья Алексеевич, глядя на малыша. — Боже, спасибо, что дал нам мужества принять правильное решение».
Он был так счастлив, что даже не страдал от нежелания Жанны вновь увидеться с ним. Потеряв всякий стыд, Илья Алексеевич названивал ее секретарше почти каждый день, так что в конце концов та не выдержала и сказала: «Господин Лысогор, я имею определенное указание не допускать вас к госпоже Линцовой».
Но он не сдавался. Договор был давно продлен, формальных поводов для общения больше не было, и теперь авантюрный главврач их изыскивал. Открыть в больничном холле аптечную точку? Или затеять новый ремонт?
Так и не выяснив, где она живет, Илья Алексеевич приходил караулить ее к зданию фирмы. Однажды ему почти удалось поговорить с ней, но после этого Жанна стала осторожнее.
Увидев из окна, что он занял боевой пост, она позвонила ему на трубку:
— Илья, если ты сейчас добром не уйдешь, решай: либо я буду ночевать на службе, либо ты — в милиции.
Номер, конечно, у него не высветился.
Что ж, ему хватало и таких мимолетных соприкосновений с любовью своей юности.
По ночам он лежал в постели, слушал, как за стенкой Алиса встает покормить ребенка, и думал, что где-то по земле ходит еще одна его дочь. Какая она, о чем думает сейчас? Это было странное, удивительное ощущение, почти не отравленное чувством вины.
Несколькими словами Жанне удалось освободить его от этого чувства, и теперь он почти не терзался от того, что его ребенок рос без его поддержки, а любимая женщина мыкалась одна. Было как было, говорил себе он, тихо радуясь, что они выстояли под натиском жизненных бурь и оказались сильнее, чем он сам.
После возвращения Ванина жизнь потекла размеренно и спокойно. Алиса занималась ребенком и домом, не забывая заботиться о муже. Академия ушла в коллективный отпуск, и ему не нужно было ходить
