Шилл. пенсы
За хлеб и пиво 0 6
За птицу и колбаски 2 6
За 4 бутылки 2 0
За топливо и табак 0 7
За помещение 2 0
За завтрак 1 0–8 7
Так как он не был трактирщиком, а накануне вечером я преисполнился к нему уважением за его обхождение с нами, у меня нехватило сил обругать его по заслугам; поэтому я ограничился словами, что, конечно, не у Горация научился он быть вымогателем. На это он отвечал, что я еще молодой человек и не знаю жизни, иначе я не стал бы обвинять в вымогательстве того, чьей единственной целью было существовать contentus parvo[14] и избегнуть importuna pauperies[15]. Мой спутник не так-то легко готов был примириться с этим плутовством и поклялся, что хозяин получит либо в три раза меньше, либо ровно ничего. Пока мы пререкались, я заметил, что дочь исчезла, и, сделав соответствующие выводы, немедленно удовлетворил непомерное требование как раз в тот момент, когда Бидди вернулась с двумя дюжими парнями, вошедшими под предлогом пропустить утренний стаканчик, но на самом деле для того, чтобы нас припугнуть и принудить к согласию. Когда мы уходили, Стрэп, почти рехнувшийся от таких убытков, подошел к школьному учителю и, ухмыльнувшись ему в лицо, выразительно произнес: «Temper avarus ege» [16], на что старый начетчик ответил с лукавой улыбкой: «Animum rege, qui, nisi paret, imperat»[17].
Глава XI
Мы прошли с полмили, не обменявшись ни единым словом. Я предавался размышлениям о плутнях, повседневно мне угрожавших в жизни, и о моих финансах, которые начали весьма чувствительно уменьшаться. Наконец Стрэп не выдержал и обратился ко мне с такими словами:
— Ну что ж, дураки быстро расстаются со своими деньгами. Последуй вы моему совету, и старый скряга скорей провалился бы в преисподнюю, чем получил по счету больше трети. Оно и видно, что деньги вам легко достались, раз вы их таким манером разбрасываете. Ах, бог ты мой! Сколько колючих бород должен был я скосить, прежде чем заработал четыре шиллинга три с половиной пенса, которые брошены собакам! Сколько дней просидел я, завивая парики, так что ноги у меня коченели, пальцы немели, а нос синел, как на вывеске цырюльника, висевшей над дверью! Какого чорта вы перепугались? Я бы побился об заклад на гинею, что поколочу одного из вошедших. Мне случалось колотить парней посильнее, чем эти.
И в самом деле, мой приятель готов был драться с кем угодно, только бы его жизни не угрожала опасность, но он питал непреодолимое отвращение к огнестрельному оружию, а также ко всем смертоносным орудиям. Для его успокоения я сказал, что ни одно пенни из этих чрезмерных издержек не ляжет на его плечи; он был задет этими словами и заявил, что умеет тратить деньги не хуже любого сквайра, хотя он всего-навсего подмастерье жалкого цырюльника. Весь день мы шли скорым шагом, нигде не останавливаясь на отдых, и, к невыразимой нашей радости, завидели фургон в четверти мили от нас; к тому времени, как мы нагнали его, мы совсем выбились из сил и, право же, не смогли бы дальше пройти ни одной мили. Поэтому мы стали торговаться с кучером, по имени Джой, чтобы за шиллинг он довез нас до ближайшей станции, где мы встретим хозяина фургона, с которым договоримся о дальнейшем путешествии.
Повозка остановилась, Джой опустил лесенку, и Стрэп, нагруженный нашими пожитками, полез первым. Но, как только он влез, его оглушил чей-то громовой голос:
— Какого чорта еще пускают пассажиров!
Бедный цырюльник был так ошеломлен этим возгласом, который, как мы вообразили, вырвался из уст великана, что стремительно спустился вниз с лицом, белым, как бумага. Джой, заметив наш испуг, крикнул с лукавой усмешкой:
— Проклятье! Почему вы не позволяете, капитан, бедному кучеру заработать пении? Полно, молодой человек, полезайте! Я капитана не боюсь.
Но этого поощрения оказалось недостаточно для Стрэпа, который был глух к совету повторить попытку. Тогда полез я, правда с трепещущим сердцем, как вдруг услышал тот же голос, рокотавший, как отдаленный гром:
— Провалиться мне на этом месте, если я с вами не расправлюсь!
Однако я влез и, по счастью, нашел свободное местечко на соломе, которым немедленно и завладел, но не мог разглядеть в темноте лица пассажиров. Стрэп с мешком за спиной ухитрился примоститься напротив, повозка дернулась, и он ткнулся прямо в живот капитана, грозно взревевшего:
— Гром и молния! Где моя шпага?!
При этих словах мой перепуганный приятель вскочил и прыгнул на меня с такой силой, что у меня мелькнула мысль, уж не сын ли это Анака{17}, задумавший придавить меня насмерть
В этот момент раздался женский голос:
— Ах, боже мой, что случилось, дорогой мой?
— Что случилось! — повторил капитан. — Будь я проклят, если этот шотландец не раздавил своим горбом мои кишки в лепешку!
Дрожа всем телом за моей спиной, Стрэп попросил у него прощения и возложил вину за случившееся на толчок фургона, а женщина, подавшая голос, продолжала:
— Ох, это наша вина, дорогой! За все неудобства мы должны благодарить самих себя. Я никогда так не путешествовала раньше, благодарение богу. Уверена, что если бы миледи или сэр Джон знали, как мы едем, они бы всю ночь не спали от досады. Жаль, что мы не взяли двухместной кареты, знаю, что они никогда не простят нам этого.
— Полно, моя дорогая! — отвечал капитан. — Что толку сейчас волноваться? Мы еще над этим посмеемся. Надеюсь, твое здоровье не пострадает. Я позабавлю милорда рассказом о наших приключениях в дилижансе.
Эта беседа преисполнила меня таким почтением к капитану и его леди, чтоя не посмел вступить в разговор, но тотчас же раздался другой женский голос:
— Кое-кто зря напускает на себя важность! Люди почище их ездили в фургонах. Кое-кто из нас разъезжал и в двухместных и в четырехместных каретах с тремя лакеями на запятках и не кричит об этом. Подумаешь! Все мы в одинаковом положении, а значит, будем в мире и вместе посмеемся. Как ты думаешь, Айзек? Разве это плохое предложение, старый плут? Да отвечай же, ты, процентщик и любодей! О каких это безнадежных долгах ты задумался? Какие закладные у тебя на уме? Да, Айзек, никогда не добиться тебе моих милостей, разве что перевернешь страницу своей жизни, станешь честным и заживешь, как джентльмен. А пока поцелуй меня, старый мямля!
Эти слова, сопровождаемые громким чмоканьем, расшевелили того, к кому они относились, до такой степени, что он воскликнул в восторге, хотя и запинаясь:
— Ах, ты, беспутница! Клянусь моим кредитом, ну и проказница ты, хи-хи-хи!
Хихиканье перешло в припадок кашля, от которого бедняга ростовщик чуть не задохся (впоследствии мы узнали, что профессия нашего спутника была именно такова).
Тут я вздремнул и нехудо поспал, пока мы не подъехали к гостинице и остановились. Выбравшись из
