зависимости от бедняги цырюльника, на чей счет я жил. Моя гордость забила тревогу, и, не имея надежды чего-либо добиться в военно-морском ведомстве, я решил поступить завтра же, будь что будет, в пешую гвардию. Это сумасбродное решение, польстив моей натуре, доставило мне большое удовлетворение, и я уже вел свой полк в атаку на врага, когда вернувшийся Стрэп прервал мои мечтания. Школьный учитель подарил ему парик с косичкой, который я видел на нем в день нашего знакомства, а также старую шляпу, поля коей могли бы затенить и лицо колосса. Хотя Стрэп рискнул надеть эти подарки в сумерки, ему не хотелось потешать толпу при дневном свете, а посему он тотчас приступил к работе и обкорнал их, уменьшив до пристойных размеров. Занимаясь этим делом, он обратился ко мне с такими словами:
— Что и говорить, мистер Рэндом, вы родились джентльменом и многому обучались, да и поистине похожи на джентльмена, а что до внешнего вида, то вы не уступите лучшим из них. Я же сын бедного, но честного сапожника, и мать моя была самой усердной и старательной хозяйкой до той поры, пока не начала выпивать, о чем вам очень хорошо известно, но у каждого свои недостатки, humanum est errare[24]. Ну, а я бедный подмастерье-цырюльник, нехудо скроенный, немного знаю по-латыни и кое-что смекаю в греческом, но что толку? Пожалуй, могу прибавить, что немножко знаю свет, — но это к делу не относится, — хотя вы из благородных, а я из простых, но отсюда не следует, что я из простых не могу оказать добрые услуги вам из благородных. Ну таквот: мой родственник, школьный учитель — может быть, вы не знали, как он мне приходится, так я вам сейчас объясню: его мать и племянник сестры моей бабушки… нет не то… дочь брата моего дедушки., Чорт возьми, позабыл… Но, погодите, вот что я знаю — мы с ним семиюродные братья.
Желание узнать, какую добрую услугу он мне оказал, одержало верх над моим терпением, и я перебил его, воскликнув:
— К чорту твою родню и родословную! Ежели школьный учитель или ты можете мне чем-нибудь помочь, почему ты не скажешь об этом без всяких проволочек?
Когда я произнес с жаром эти слова, Стрэп воззрился на меня с серьезной миной, затем продолжал:
— Право же, не следует посылать к чорту мою родословную по той причине, что она не столь знатная, как ваша. В последнее время я с грустью наблюдаю, как изменился ваш нрав, вы всегда вспыхивали, как огонь, а теперь стали гневливы, как старый Периуинкл, пьяный медник, над которым мы с вами — да простит нас бог! — столько раз потешались неудачно, когда были в школе. Но не буду больше испытывать ваше терпение, ничто так не тревожит, как сомнение, — dubio, procul dubio, nil dubius[25]. Мой приятель, или родственник, как вам будет угодно, или и то и другое вместе, ну, словом, школьный учитель, узнав о моем уважении к вам, — вы можете быть уверенны, что я не упускал случая поведать ему о ваших достоинствах, — кстати он согласен обучать вас правильному английскому произношению, без чего, по его словам, вы не пригодны ни к чему в этой стране… так вот, говорю я, мой родственник замолвил словечко французу-аптекарю, которому нужен подручный, и по его рекомендации вы можете иметь, когда вам угодно, пятнадцать фунтов в год, стол и квартиру.
Это известие было для меня слишком важным, чтобы я мог спокойно поразмыслить над ним; вскочив, я уговорил Стрэпа немедленно проводить меня к его приятелю, чтобы не упустить благоприятного случая из-за промедления или небрежности с моей стороны.
Нам сказали, что школьный учитель ушел с приятелем в трактир по соседству, куда мы отправились и нашли его сидящим за кружкой вместе с упомянутым выше аптекарем. Когда по нашему желанию его вызвали к двери, он заметил мое нетерпение, и у него вырвалось обычное его восклицание изумления:
— О, господи Иисусе! Надо думать, услыхав об этом предложении, вы не стали спускаться по лестнице, чтобы не мешкать, а выпрыгнули из окна! Должно быть, сшибли по дороге какого-нибудь носильщика или торговку устрицами! По милосердию божьему вы на бегу не размозжили себе головы, ударившись о какой-нибудь столб! Находись я в самом дальнем углу моего дома, в самой penetralia[26], - даже в постели с моей женой, — ваша стремительность, вероятно, преодолела бы всякие запоры, засовы, пристойность и все прочее. Я бы не укрылся от вас даже в логове Какуса{33} или в sanctum sanctorum[27] , но пойдем… Джентльмен, о котором я говорил, находится здесь, сейчас я вас представлю ему.
Войдя в комнату, я увидел четыре-пять курильщиков, к одному из которых школьный учитель обратился так:
— Мистер Лявман, вот это тот самый молодой человек, о котором я вам говорил.
У аптекаря, высохшего пожилого человечка, лоб был вышиной в дюйм, нос вздернут, маленькие серые глазки помещались в глубоких впадинах над широкими скулами, по обеим сторонам лица свисала мешком дряблая кожа в морщинах, подобных складкам на морде павиана, а рот так привык к сокращениям, вызываемым усмешкой, что не мог произнести ни слова, чтобы не обнажить остатки зубов, состоявшие из четырех желтых клыков, удачно названных анатомами canine[28], — этот человек осматривал меня некоторое время, после чего сказал:
— Ого! Ошень карошо, мсье Конкорденс. Молодой шеловек, добро пошаловать, выпейте крушечку пива. Завтра наутро приходите мой дом, мсье Конкорденс покашет вам дорогу.
В ответ на это я отвесил поклон и, выходя из комнаты, слышал, как он сказал:
— Ma foil! C'est un beau garcon, c'est un gaillard![29]
Благодаря моему прилежанию я, служа у Крэба, усвоил французский настолько, что мог читать книги на этом языке и понимать разговор, однако перед моим новым хозяином я решил прикинуться не ведающим по-французски, дабы он и его семья, которая, как я полагал, происходила из той же страны, не держались настороже в моем присутствии, а я мог бы почерпнуть из их разговоров нечто такое, что могло бы меня позабавить или пойти на пользу.
Наутро мистер Конкорденс проводил меня к аптекарю, где заключен был договор и немедленно отдан был приказ приготовить для меня комнату; но прежде чем я приступил к работе, школьный учитель направил меня к своему портному, который открыл мне кредит на шитье костюма, с тем чтобы я уплатил из первых заработанных мной денег, которые стали мне причитаться с этого же дня; затем он на тех же условиях снабдил меня новой шляпой, так что я надеялся через несколько дней обрести весьма презентабельный вид.
Тем временем Стрэп перенес мои пожитки в отведенное мне помещение, оказавшееся задней комнатой на третьем этаже; все убранство ее состояло из тюфяка, на котором мне предстояло спать, стула без спинки, глиняного ночного горшка без ручки, бутылки вместо подсвечника и треугольного осколка зеркала, а прочие украшавшие ее вещи были не так давно перенесены на один из чердаков для удобства слуги ирландского капитана, который проживал на втором этаже.
Глава XIX
На следующий день, в то время как я работал в лавке, вошла нарядная бойкая девица якобы с намерением отыскать для чего-то какой-нибудь пузырек. Воспользовавшись случаем, когда, по ее предположению, я не обращал на нее внимания, она внимательно меня осмотрела и удалилась молча, с презрительной миной. Я без труда разгадал ее мысли и принял, из гордости, решение относиться к ней с таким же равнодушием и пренебрежением.
Служанки, с коими я столовался на кухне, поведали мне за обедом, что это была единственная дочь моего хозяина, которую ожидало богатое приданое, благодаря чему, а также ее красоте, за ней ухаживало много молодых джентльменов; уже дважды готовилась она сочетаться узами брака, но тут ее подстерегало разочарование вследствие скаредности отца, отказавшегося расстаться хотя бы с одним шиллингом, чтобы споспешествовать ее замужеству, и по этой причине молодая леди не оказывала своему отцу того дочернего почтения, какого следовало ожидать. В особенности же питала она неукротимую ненависть к его
