нет денег, я вам дам взаймы.
Такая откровенность не только рассеяла подозрения, падавшие на нее, но и поколебала мою уверенность касательно капитана, и я решил добыть новые доказательства его виновности, прежде чем предпринимать что-либо для отмщения. Я поблагодарил ее за великодушное предложение, присовокупив, однако, что не имею возможности его принять, так как не намерен действовать опрометчиво; хотя я отчетливо разглядел, что напавший на меня был солдат, чья физиономия показалась мне знакомой, однако не могу с чистой совестью обвинить под присягой какое-нибудь определенное лицо, да если бы даже и мог, все равно преследование его судебным порядком не принесло бы пользы. Я прикинулся неуверенным, ибо опасался, как бы капитан, услыхав от нее, что я знаю, кто меня ранил, не нашел своевременным скрыться раньше, чем я буду в состоянии свести с ним счеты.
Через два дня я поднялся с постели и обрел силы, чтобы приняться за работу, так что мистер Лявман изловчился вести свое дело, не нанимая на мое место другого подручного. Прежде всего я попытался окончательно удостовериться, кто мой тайный враг, и с этой целью, проникнув в комнату О'Доннела, когда тот ушел из дому не в полной парадной форме, и осмотрев его шпагу, кончик которой был отломан, приложил к ране острие, найденное застрявшим в моем теле, и установил, что оно в точности подходит. Больше не было никаких оснований сомневаться, оставалось лишь измыслить план мести, поглощавший меня всецело на протяжении восьми дней и ночей. Иногда меня прельщала мысль напасть на него так же, как он напал на меня, и убить его на месте. Но честь моя восстала против такой расправы, ибо она была образцом жестокости и трусости, в чем не следовало ему подражать. Иной раз я тешился мыслями потребовать у него удовлетворения по всем правилам чести, но от этой затеи меня удержало соображение, что исход поединка неизвестен, а страдания, которые он причинил мне, не дают ему права на такое снисхождение. Наконец я решил избрать средний путь и свой замысел привел в исполнение следующим образом. Я заручился помощью Стрэпа и двух его знакомых, на которых он мог положиться; мы раздобыли все необходимое, чтобы перерядиться, и в воскресный вечер я поручил одному из сообщников, надевшему ливрею, передать капитану такое письмо:
«Сэр, если позволено мне судить по некоторым внешним признакам, вы не без приятности услышите, что мой муж уехал в Бегшот навестить больного и вернется не раньше, чем завтра вечером. А потому, коли вы имеете нечто мне предложить (как не раз можно было заключить по вашему обхождению), вы хорошо сделаете, воспользовавшись благоприятным случаем увидеть
Это письмо было подписано именем жены аптекаря, проживавшего в Челси, которая, как я слышал, завоевала восхищение О'Доннела.
Все совершилось по нашему желанию. Влюбленный герой устремился к указанному месту и был встречен нами как раз там, где он напал на меня. Мы набросились на него все сразу, завладели его шпагой, сорвали с него платье, раздев донага, и, невзирая на самые красноречивые его мольбы и слезы, принялись стегать крапивой, пока он не покрылся волдырями с головы до пят. Когда мое чувство мести утолили нанесенные мною удары, мы подобрали его одежду и, спрятав ее поблизости в кустах, покинули его, голого, предоставив добираться, как ему вздумается, до дому, куда я позаботился вернуться раньше его. Впоследствии я узнал, что по дороге к приятелю, жившему на окраине города, капитан был задержан стражей, доставившей его в арестный дом, откуда он послал домой за одеждой, а утром появился у двери в портшезе, закутанный в одеяло, которое он занял, ибо не в силах был облечься в свой обычный костюм — так распухло и болело у него все тело.
Он встретил весьма нежный прием у моей хозяйки и ее дочери, состязавшихся друг с другом в заботливости и уходе за ним; но сам Лявман не мог удержаться, чтобы не выразить своего удовольствия многочисленными злорадными усмешками, когда наказывал мне приготовить мазь для его болячек. Что до меня, то вряд ли кто может усомниться в моей радости, ибо я каждый день имел возможность созерцать последствия моей мести на теле противника, покрывшемся язвами, виновником коих был я; в самом деле, я не только имел удовольствие содрать с него заживо кожу, но получил еще удовлетворение, мною не предвиденное.
Сообщение о том, как на него напали и раздели в таком-то месте, появилось в газете, оповестив людей, нашедших на следующий день его одежду, куда ее отнести, и таким путем он вернул все потерянное, за исключением нескольких писем, в числе коих было и написанное мною от имени жены аптекаря. И это письмо и другие письма, по-видимому также повествовавшие о любви (так как сей ирландский герой был одним из тех, кого называют охотником за богатыми невестами), попали в руки некоей писательницы, прославившейся благодаря опубликованному ею скандальному происшествию, которая, приукрасив их своими собственными измышлениями, преподнесла их столице в напечатанном виде. Я весьма смутился духом при мысли, как бы по моей вине не разрушилось счастье целого семейства из-за написанного мною письма, но эти опасения рассеялись, когда я узнал, что аптекарь из Челси начал против типографщика судебный процесс за клевету и усматривал в письмах подделку, совершенную автором, успевшим скрыться.
Но каково бы ни было его мнение об этом деле, наши две леди, казалось, держались совсем других мыслей, ибо, как только появился памфлет, я заметил, что их забота о больном в значительной мере уменьшилась и в конце концов сменилась полным пренебрежением. Он не мог не усмотреть этой перемены, равно как и причины ее; но, заслуживая от них худшего, нежели презрение, и понимая это, он радовался, что так дешево отделался, и довольствовался проклятиями и угрозами, направленными против аптекаря, который, как полагал он, пронюхал о свидании с его женой и отомстил ему вышеописанным способом.
К тому времени, как он покрылся новой эпидермой, молва о нем распространилась столь широко, что он почел своевременным сняться с лагеря; свое отступление он совершил однажды ночью без барабанного боя и предварительно обокрал своего же собственного слугу, забрав все его достояние, кроме бывшей на нем одежды. Спустя несколько дней после его исчезновения мистер Лявман завладел как обеспечением большим старым сундуком, оставленным капитаном; а так как сундук был очень тяжел, то мой хозяин не сомневался, что его содержимое возместит сумму, какую О'Доннел остался ему должен за квартиру. Но вот истек месяц, не принеся никаких вестей об этом искателе приключений, хозяину же не терпелось узнать, что находится в сундуке, и он приказал мне взломать его при нем, каковую работу я исполнил с помощью пестика от нашей большой ступки и обнаружил, к невыразимому его изумлению и огорчению, кучу камней.
Примерно в это же время мой друг Стрэп уведомил меня о полученном им предложении отправиться с одним джентльменом в другие страны на положении камердинера, но при этом заявил, что, какую бы выгоду ни сулило ему сие предложение, он не может примириться с мыслью о разлуке со мной — столь он был мне предан. Однако, несмотря на все услуги, оказанные мне честным парнем, неблагодарность так свойственна человеческому сердцу, что я начал тяготиться нашей дружбой, и теперь, завязав новые знакомства, казавшиеся более почтенными, я даже стыдился, слыша, как он справляется обо мне, словно близкий приятель. Посему, заботясь якобы о его благополучии, я уговаривал его не отказываться от предложения, так что в конце концов он решился принять его с большой неохотой и через несколько дней распрощался со мной, проливая потоки слез, на которые я не мог взирать без волнения.
Теперь я стал почитать себя настоящим джентльменом — учился танцам у француза, которого вылечил от модной болезни, посещал в праздничные дни театр, утвердился оракулом в пивной, где при всяком споре обращались за решением ко мне, и, наконец, завел знакомство с некоей молодой леди, нашедшей способ покорить мое сердце, от которой после многих домогательств и ухаживания добился обещания сочетаться со мной браком. Так как это прелестное создание почиталось богатой наследницей, я благословлял фортуну и уже готов был увенчать все свои желания супружеством, но в одно прекрасное утро, явившись к ней в отсутствие служанки и войдя в спальню на правах жениха, я, к крайнему моему замешательству, застал ее в постели с мужчиной. Небо ниспослало мне достаточно терпения и присутствия духа, чтобы я мог немедленно удалиться; и я тысячу раз возблагодарил свою звезду за это счастливое открытие, из которого решил извлечь пользу и на будущее время отказаться от всяких мыслей о браке.
