знаком с его взглядами, сколь знаком теперь, у него никогда не было бы повода обратиться ко мне с этой просьбой. Так мы и расстались.
На обратном пути я встретил моего приятеля сквайра Гауки, которого отец не так давно прислал в город, чтобы тот преуспел в письме, танцах, фехтовании и в других занятиях, бывших тогда в моде. Со дня моего приезда я поддерживал с ним наши прежние близкие отношения, а потому не постеснялся осведомить его о моем плачевном положении и попросить необходимую сумму денег на самые насущные нужды. В ответ на это он вытащил пригоршню полупенни с одним-двумя шиллингами среди них и поклялся, что у него ничего не осталось в кармане впредь до следующей получки, так как он проиграл вчера вечером на биллиарде большую часть своих карманных денег. Хотя легко можно допустить, что это заявление было вполне правдиво, но я все же был крайне удручен его равнодушием, потому что он не выразил мне никакого сочувствия в моем несчастье и никакого желания помочь мне в беде; не сказав ни слова, я покинул его. Но когда я потом узнал, что он был тем самым человеком, который раньше отдал меня в жертву злобным моим кузинам, а теперь оповестил их о моей напасти, чем вызвал у них восторг и ликование, я мысленно решил призвать его к ответу. С такой целью я взял взаймы шпагу и написал вызов, назначив ему час и место для встречи, чтобы иметь возможность ценой крови наказать его за вероломство.
Он принял вызов; я отправился на место встречи, хотя и питал к ней изрядное отвращение, от чего не раз по пути бросало меня в холодный пот; но стремление отомстить, позор, который повлекло бы отступление, и надежда на победу — все вместе разогнало недостойные мужчины симптомы трусости, и я явился на место встречи в достойном виде. Там я ждал целый час сверх назначенного срока и не без удовольствия убедился, что Гауки не намерен встретиться со мной, ибо мне таким образом представился случай разоблачить его малодушие, доказать свою собственную храбрость и, не опасаясь никаких последствий, хорошенько поколотить его, где бы мне ни довелось его найти. Возбужденный этими соображениями, начисто развеявшими все мысли о моей беде, я прямехонько отправился в дом Гауки, где мне сообщили о его стремительном бегстве в деревню, куда он выехал меньше чем через час после получения моей записки. И я был настолько тщеславен, что напечатал всю историю в газете, хотя мне и пришлось продать меньше чем за полцены моему квартирному хозяину обшитую золотым галуном шляпу, чтобы заплатить газете и покрыть расходы на свое содержание.
Глава VII
Когда улеглось мое раздражение, а мое тщеславие было утолено, я увидел, что обречен всем ужасам крайней нужды и люди избегают меня как существо иной породы или, вернее, как одинокое создание, отнюдь не предусмотренное планами провидения и лишенное его защиты. Мое отчаяние довело меня чуть ли не до полного отупения, когда в один прекрасный день мне сказали, что какой-то джентльмен хочет повидаться со мной в одном трактире, куда я немедленно отправился, и был представлен некоему мистеру Ланчелоту Крэбу, городскому лекарю, распивавшему вместе с двумя другими так называемый поп-ин — напиток, приготовляемый из полутора кварт бренди и кварты слабого пива. Прежде чем поведать о причине этого приглашения, мне кажется, я угожу читателю, ежели опишу джентльмена, пославшего за мной, и сообщу о некоторых чертах его нрава и поведения, которые могли бы осветить последующие события и объяснить его отношение ко мне.
Этому члену факультета было пятьдесят лет, росту он был пять футов, а в талии — десять; лицо его было широко, как полная луна, а цветом походило на ягоду тутового дерева; нос его, имевший сходство с пороховницей, распух до чудовищных размеров и сплошь был усеян прыщами; его серые глазки отражали лучи света столь косо, что когда он смотрел вам прямо в лицо, казалось, будто он любуется пряжкой на своем башмаке. Давно уже он питал неугасимую ненависть к Пошну, который, хотя был моложе его, но преуспел больше и однажды умудрился вылечить больного, чем опроверг диагноз и посрамил упомянутого Крэба. Эта вражда, почти улаженная в свое время благодаря вмешательству и стараниям друзей, вспыхнула снова, уже непримиримая по вине жен обоих противников, которые, встретившись случайно на крестинах, затеяли спор о старшинстве, перешли от ругательств к драке, и только с большим трудом кумушки помешали им превратить радостное событие в скорбное зрелище.
Распря между обоими соперниками достигла крайнего ожесточения, когда я получил приглашение Крэба, принявшего меня так учтиво, как можно только было ждать от человека его нрава; предложив мне сесть, он осведомился во всех подробностях, почему я покинул дом Пошна; когда я рассказал ему об этом, он заметил со злорадной усмешкой:
— Вот подлый пес! Я всегда считал его, чорт побери, бездушным, пресмыкающимся негодяем, который пролез в нашу профессию благодаря лицемерию и умению всем и каждому лизать…
— Правильно! — подхватил другой. — Слепой, и тот увидит, что разбойник бесчестен — слишком уж он старательно посещает церковь.
Это мнение было скреплено третьим, который объявил своим собеседникам, что Пошна никогда не видели пьяным за исключением одного раза, на церковном собрании, где он отличился, произнеся молитву ex tempore[4], затянувшуюся на целый час.
После этого вступления Крэб обратился ко мне с такими словами:
— Ну что ж, дружище, до меня дошла хорошая молва о вас, и я вам помогу. Можете перенести ваши пожитки ко мне в дом когда угодно. Я уже распорядился, чтобы вас приняли. Чего этот остолоп таращит глаза? Если вам не по вкусу мое любезное предложение, отказывайтесь от него, и чорт с вами!
Отвесив почтительный поклон, я ответил, что не помышляю отвергнуть дружеское приглашение, которое приму немедленно, как только он сообщит, на каком положении я буду у него проживать.
— На каком положении! Разрази меня господь! — вскричал он, — Вы что, думаете, для вас будут держать лакея и пару лошадей?
— Нет, сэр, — ответил я. — Мои надежды не столь радужны. Чтобы не быть вам обузой, я охотно служил бы в вашем деле и избавил бы вас от расходов на помощника или хотя бы рассыльного; я кое-что смекаю в фармации, так как, пока жил у мистера Пошна, занимался на досуге этим искусством, к тому же я не совсем невежда во врачевании, которое изучал усердно и с большой охотой.
— Ого! Вот как! — воскликнул Крэб. — Джентльмены, перед вами настоящий мастер своего дела. Изучал врачевание?! По книгам? В один прекрасный день вы заведете со мной спор о моем врачебном деле! Вы, конечно, можете объяснить мускульные сокращения и открыть тайны мозга и нервов. Ха! Вы слишком учены для меня, чорт подери! Но довольно болтать. Пустить-то кровь вы умеете? Клистир поставить, наложить пластырь, приготовить лекарство?
После моего утвердительного ответа он, покачав головой, сказал мне, что вряд ли от меня будет много толку, несмотря на все мои утверждения, однако он готов принять меня милосердия ради.
Итак, я в тот же вечер перебрался к нему в дом и занял предназначенную мне комнатушку на чердаке, с которой мне поневоле пришлось примириться, несмотря на удар, нанесенный моей гордости такой переменой обстоятельств. Скоро я обнаружил подлинные причины, побудившие Крзба принять меня: он не только утолил жажду мести, разоблачив себялюбие своего противника и проявив великодушие, с начала до конца притворное, но и заполучил юношу, кое-что понимавшего в его профессии, и, таким образом, заместил старшего ученика, недавно умершего не без того, чтобы вызвать основательные подозрения в виновности жестокого хозяина. Моя осведомленность об этом обстоятельстве, равно как и обращение его, изо дня в день, с женой и младшим учеником отнюдь не споспешествовали мне предаваться радости по поводу моего нового положения; однако, не ведая, как бы я мог устроиться лучше, я решил усердно изучить нрав Крэба и управлять им как можно искусней. Немного погодя я обнаружил странную особенность его натуры, которая объясняла его обращение с людьми, от него зависящими. Я заметил, что, испытывая радость, он, как скряга, не хотел ею делиться, и, ежели его жена или слуги были склонны разделить ее, он принимал это за оскорбление и приходил в крайнее бешенство, последствия коего им редко удавалось
