компании друзей – не самое плохое времяпрепровождение, правда?
– Анри Легран. В чем его вина?
Венсан чуть заметно вздрогнул. Несколько минут сидел неподвижно, глядя в окно со своей стороны, потом опять повернулся к Лизе. Глаза его под нахмуренными бровями горели недобрым, сумрачным огнем.
– Я пытаюсь забыть об этом, – сказал он сквозь зубы, с силой сжимая рулевое колесо. – Неужели непонятно?
Она обиделась.
– Послушай, Венсан, когда тебе приспичило узнать то, что я пыталась забыть, ты связал меня по рукам и ногам и... сам знаешь. Я не могу поступить так с тобой, потому что ты сильнее физически. Это нечестно, черт возьми! Я задала тебе вопрос, но ты отказываешься отвечать. И что мне делать? Позвать Мориса?
Он кашлянул, но кашель был всего лишь замаскированным смехом.
– Ладно, на этот раз ты права. – Достал из кармана пачку сигарет, зажигалку. – Так что тебя интересует?
– В чем провинился Анри? Твой ближайший друг. Любовь всей твоей жизни.
– Ты в самом деле хочешь знать?
–
Венсан опять посмотрел в сторону. Свет в салоне был вы–ключен, двигатель тоже. Они сидели в тишине и темноте, если не считать тусклого света фонарей на бульваре.
– Он сдал своего офицера.
У Лизы вытянулось лицо.
– Что?
Прежде чем ответить, Венсан щелкнул зажигалкой и сделал подряд несколько глубоких затяжек. Извивающиеся клубы табачного дыма медленно выплыли через открытое окно.
– Когда отряд из нескольких человек попадает в переплет, первый вопрос, который они слышат: есть ли среди вас офицеры? Понятно почему, да? Рядовой боец знает, сколько яблок в корзинке. Офицер знает, где стоит корзинка, кому она принадлежит и сколько поблизости еще таких же корзинок. – Он умолк, чтобы сделать очередную затяжку. Пепел, сгорая, затрещал. Красный огонек на конце сигареты вспыхнул, отчего в прищуренных глазах Венсана заплясали яркие блики. – И вот налицо семеро нарушителей. Все в гражданской одежде, все молчат, все смотрят в пол. Что делать? Правильно, допросить всех по очереди. Позже выяснилось, что на это ушло не так уж много времени. Эти люди знали свое дело. Они выбирали парня, выводили из-за решетки и работали с ним на глазах у всех остальных. Анри был третьим по счету. И он облажался. Сдал своего офицера.
– Этим офицером был ты?
Венсан кивнул:
– Всего лишь лейтенант, но какая, к чертям собачьим, разница?..
Лиза облизнула губы, почувствовав, что становится прохладно.
– И... что же было дальше?
– Дальше? – Он равнодушно пожал плечами. – Думаю, ты догадалась. После того как была установлена личность офицера, рядовые уже никого не интересовали.
Довольно долго они сидели молча. Лиза не знала, что сказать. В ушах ее звучали то признания Франсуазы: «
– И все же он тебе небезразличен.
– А ты думала, – усмехнулся Венсан, – я тридцать лет дружил с человеком, который мне безразличен?
– Но послушай, ты же сам говорил, что в наше время речь может идти лишь о нескольких часах...
– Да. Если ты действительно в руках врага.
– Нет. Но мы все время видели друг друга. Никто из нас не получил серьезных увечий. Вообще никаких травм, представляющих угрозу для жизни. И Легран, черт бы его побрал, мог обратить на это внимание, если бы отвлекся на минуту от своих несчастий. Да, конечно, ему вкатили какой-то коктейль из барбитуратов, но, во-первых, доза была не так велика, об этом можно было судить по его реакции, а во- вторых, под действием этого препарата с ним не произошло ничего такого, чего бы он не испытывал раньше. Чего не ждал, к чему не был готов...
– Как так? – удивилась она.
– Очень просто. Все мы, будучи еще курсантами Учебного центра GIGN, прошли через это. Все без исключения. Нам вводили в вену скополамин, натрий-амитал, натрий-пентотал, чтобы мы получили представление о том, как эти вещества действуют на человеческий организм.
– А как они действуют?
– Стимулируют речевой центр. Отключают «цензуру сознания». Конечно, не все реагируют на них одинаково. Кто-то продолжает молчать, кто-то несет ахинею, кто-то действительно начинает отвечать на вопросы... В полицейских протоколах эта процедура фигурирует под названием «наркоанализ». Пакостная штука. Но бывает хуже.
– Тебе трудно об этом говорить?
– Мне? Нет. – Он внимательно посмотрел на нее. – А тебе?
– Мне трудно, да, – призналась Лиза. – Но я хочу это знать. Я хочу узнать о тебе как можно больше.
– Ты не узнаешь меня, задавая все эти вопросы о моей прежней работе.
– Почему?
–
Осторожно протянув руку, Лиза коснулась пальцами его щеки. Избыточное воображение невротика вмиг нарисовало ей это лицо, все в ссадинах и кровоподтеках. Разбитые губы, из угла рта ручейком струится кровь... Единственным источником освещения по-прежнему оставались уличные фонари, но теперь ее это радовало. Сколько лет он носит в сердце эту боль? Три года? Четыре? Он возражал против изгнания Леграна. Хотел, чтобы тот по-прежнему стоял за его спиной. Но сердце... сердце продолжало болеть, и даже время его не исцелило.
Она вспомнила красивое, немного тяжеловатое лицо Филиппа Торанса. Скептическую улыбку, изогнувшую его губы при упоминании имени Анри Леграна. Ему не нравился парень, которого сын с детства называл своим другом? Но даже если и так...
В рассеянности Лиза потянулась за сигаретами, но вспомнила про запрет и быстро отдернула руку. Венсан благодарно погладил ее по колену.
– Не следовало ему так поступать с тобой.
– Кому?
– Твоему отцу. Вы с Анри могли бы по-прежнему оставаться друзьями.
Венсан терпеливо улыбнулся:
– Ты не поняла, Лиз. Он не сделал ничего особенного. Я даже не могу сказать, что он нас подставил. То, что произошло с нашей группой, – это обычная практика. Обычная не только для GIGN, но и для всех Special Forces Command по всему миру: немецкой GSG-9, британских SAS и SBS, итальянских NOCS, GIS, и COMSUBIN... не говоря уж об этих пресловутых американских «Альфе», «Дельте» и «Морских котиках». За последние годы Голливуд наклепал о них столько бредовых блокбастеров, что я просто не представляю, как эти парни выносят бремя собственной славы... Но суть не в этом. Физическая и психическая устойчивость личного состава подвергается проверке на всех этапах обучения и последующей профессиональной деятельности.
