жителей городка в их дома.
Младший лейтенант Гасан-заде, шагая рядом с Гюндюзом, спросил:
— В столице вы тоже не пользуетесь автомобилем, товарищ Керимбейли?
— Когда надо, сажусь, конечно. В Баку обойтись без машины задача невыполнимая. Но я не люблю ни машин, ни троллейбусов, ни автобусов.
Младший лейтенант буквально впивался в каждое слово прибывшего из Баку известного криминалиста и, несомненно, из каждой его реплики извлекал для себя поучение и мораль. Несколько смущаясь, он произнес:
— Знаете, наш райцентр хороший город. Есть где в нем погулять. И люди здесь хорошие...
Гюндюз, окинув взглядом младшего лейтенанта, улыбнулся и сказал:
— Иначе я и не думаю.
Гасан-заде все еще стеснялся.
— Знаете, — сказал он, — чувствуешь себя как-то непривычно... Первый раз вы сюда приехали. Впервые видите эти места, этих людей... А ищете среди них убийцу...
— Такая уж у нас работа, лейтенант. — Гюндюз, конечно, сознательно опустил слово «младший». — И у вас, и у меня, и у всех нас... Вам сколько лет?
— Двадцать четыре.
— Еще все впереди, лейтенант. Много еще людей увидите, со многими делами столкнетесь, и сердце у вас частенько еще будет прихватывать горечью, но одного у вас не должно быть — неудовлетворенности. Не надо себя жалеть, как же это так, что я, мол, всю жизнь посвятил такому занятию, а люди выращивают цветы, пишут книги, дают концерты... Я же денно и нощно караулю воров, поджидаю убийцу и в мыслях своих подозреваю чуть ли не каждого, а потом выясняется, что и правонарушитель-то вовсе не тот человек, которого я подозревал, а совсем другой. Необходимо когда-нибудь обо всем об этом передумать. И никогда уже себя не жалеть. А знаете, что для этого нужно?
Младший лейтенант, ничего не ответив, посмотрел на следователя по особо важным делам.
Опять улыбнувшись, Гюндюз продолжал:
— Для этого нужно очень любить людей. И вот эту серую хмарь любить, и те горы любить... Пожалуй, мои слова несколько похожи на менторское наставление, да? Но ведь я и на юридическом факультете долгое время преподавал.
Младший лейтенант сказал:
— Знаю. Вы ведь один раз даже к нам в школу приезжали. Я же учился в Мардакянах в школе милиции. Наш начальник пригласил вас прочесть нам лекцию. Тогда вы раскрыли дело валютчиков.
Гюндюз Керимбейли не поддержал разговора и посмотрел в сторону гор, чернеющих над, деревянными крышами. После слов, сказанных им младшему лейтенанту, и эти горы, и деревянные крыши, и светящиеся во мгле окна, и будто отторгнутые неярким оконным светом сумерки стали для него еще роднее. Очевидно, в натуре следователя по особо важным делам наряду с педагогическими наклонностями многое оставалось еще и от студенчества.
Младший лейтенант, показав на железные ворота двухэтажного дома, сказал:
— Пришли. Это дом Зибы.
Первый этаж этого дома служил гаражом, из окна второго этажа падал свет.
— Что ж, у нее и машина есть?
— Нет, это не ее, это Джеби «Москвич», старенький.
— Кто это Джеби?
Младший лейтенант засмущался:
— Так, шофер. Работает в колхозе на грузовике.
— Тот самый Джеби, что сын Фатьмы?
Младший лейтенант удивленно воззрился на Гюндюза:
— Да.
— А зачем же он здесь свою машину держит?
Младший лейтенант не ответил и, когда они подошли к воротам, открыл калитку, заглянул во двор и позвал:
— Зиба! Эй, Зиба!
Очевидно, Зиба тотчас же узнала младшего лейтенанта по голосу. С руганью она выскочила на лестничную площадку.
— Ну чего? Чего ты от меня еще хочешь? — крикнула она. — Что я тебе, деньги, что ли, должна? Мало тебе, что с грязью меня смешал?
Заметив вместе с младшим лейтенантом незнакомого человека, она явно насторожилась и, попритихнув, оглядывала их.
Гасан-заде выступил вперед:
— Товарищ Керимбейли прокурор, приехал из Баку. Сам с тобой желает поговорить.
— Пусть желает, да...
Гюндюз Керимбейли, прищурившись, посмотрел на Зибу и уверенно попросил:
— Можно к вам подняться наверх?
— Можно, конечно, почему нельзя...
Поднявшись наверх, они вошли в комнату.
Зиба крепко перетянула себе лоб полотенцем, а изо всех ее причитаний и воплей было ясно — болит у нее голова. Но вот странно: голова у этой женщины, может, и правда сильно болела, но неистощимые ее ахи и охи убеждали только в одном: притворяется, причем притворяется нагло и развязно.
Гюндюз сказал:
— Мы не собираемся отнимать у вас много времени. Мне что-то кажется, будто вы не совсем хорошо себя чувствуете?
Зиба окинула Гасан-заде взглядом, преисполненным ненависти.
— А как же мне еще себя чувствовать? — Она жестом указала на младшего лейтенанта. — Уже и в своей каморке никакого мне покоя от него нет.
Замолчав, она демонстративно обратилась к одному Гюндюзу Керимбейли:
— Садитесь же, что вы стоите?
Гюндюз притянул к себе один из стульев, придвинутых под круглый стол, и уселся на него.
— Большое спасибо, — поблагодарил он. — А вы почему не садитесь?
Зиба, сжимая себе рукой лоб, объяснила:
— Я-то с утра до вечера сижу, — однако, несмотря на то, что с утра до вечера ей приходилось заниматься этим делом, она все ж устроилась напротив Гюндюза.
Младший лейтенант продолжал стоять, облокотившись на подоконник.
Энергично растирая себе лоб, Зиба, будто рассуждая сама с собой, запричитала:
— Ох, взгляни на мои дела, аллах, посмотри на мои силы! Народ празднует, гуляет, а в мой дом прокурор приходит...
Младшему лейтенанту стало неловко за Гюндюза Керимбейли.
— Нехорошие слова говоришь, Зиба.
Зиба, вновь окатив младшего лейтенанта с головы до ног ненавидящим взглядом, бросила:
— А ты заткнись! Только и знаешь, как кот подкрасться да кинуться на шею. Ну погоди еще!
Сравнение Зибы вывело из терпения младшего лейтенанта:
— Что, Джеби скажешь?
Зиба от его слов совсем потеряла голову:
— Ты бы лучше подумал о беде сестрицы своей Гюльяз, чей муж развлекается в городе с девочками!
Гюндюз Керимбейли посмотрел на младшего лейтенанта, и под его взглядом Гасан-заде вынужден был замолчать.
Его отступление Зиба объяснила по-своему.
— Ну чего тебе надо? Что я такого плохого наделала? Часы нашла, а потом захотела продать? Что я, в чужой карман залезла?
