открыли. Зашли в прихожую и увидели направленное дуло пистолета.
— Стоять на месте и руки вверх!
...Первое желание отоспаться — скажем, часиков восемь культурного сна в чистой постели под хрустящей от крахмала простыней. Нет, восемь пока не получится. А уж пять точно — так подумал Смирнов, когда машина везла его домой.
Но и пять не получилось. Дома он пробыл ровно столько, чтобы побриться, выпить чаю и переброситься с сыном парой слов. Срочно вызывал Парфентьев.
— Дела, значит, такие, Борис Всеволодович, — сразу же начал Парфентьев, как только Смирнов переступил порог кабинета. — «Интеллигент» и «коротышка» заявили, что они психобольные. Один поет арии, другой пытается пить чернила.
Смирнов улыбнулся.
— Сколько мы с вами, Иван Алексеевич, в этих стенах перевидали «сумасшедших»!
— Ты займись ими. Да, задержали и Валентину Мотонину, скора доставят.
Не успел он начать допрос, как один из сотрудников положил ему на стол бумагу.
— Прочтите, очень любопытно.
Борис Всеволодович просто впился в строчки. Вон оно что, оказывается, «коротышка» — вор- профессионал Дубок, имел двенадцать судимостей.
Он сразу же начал петь. Потом упал на пол и театрально зарыдал. Смирнов даже не посмотрел в его сторону, делал себе какие-то пометки в блокноте. Дубок рычал, ругался, бил себя по голове кулаком. Борис Всеволодович продолжал свои записи. Наконец «сумасшедший» сел на стул и опять запел.
— Кончай, Дубок, играть. Ты же в розыске, а не в театре, зрителей нет. Давай лучше говорить по делу, — спокойно сказал Смирнов.
Дубок замолчал. Усмехнулся, провел ладонью по морщинистой щеке.
— Что, начальник, предлагаешь жесткий, бесплацкартный и без пересадки в места родные?
— Ну вот, Дубок, теперь с тобой приятно говорить, а то арии, слезы... Перейдем к делу.
Начался первый допрос. Потом их будет много. Перед Смирновым пройдет целая галерея людей алчных, опустившихся и коварных. Он будет допрашивать портного с Арбата, который за солидный куш перешивал и перекраивал краденые вещи. Он будет допрашивать почтальоншу. Это она наводила грабителей на адреса. У нее Дубок взял газету что-то завернуть и опрометчиво оставил ее в обворованной квартире. Перед ним будет сидеть медсестра, тоже наводчица. Бывая у больных по вызову, она внимательно запоминала расположение комнат, систему замков. Медсестра несколько раз приезжала к актрисе делать ей уколы и попутно, по приказу Дубка, разведывала обстановку.
Самым мерзким в группе был Фомичев, он же «интеллигент». Обуреваемый жаждой наживы, Фомичев ради денег мог пойти на любой самый подлый шаг. Вся его жизнь была соткана из подлостей, мелких махинаций, афер. А потом его заприметил Дубок, и Фомичев, уже доживший до седых волос, стал грабителем.
Пройдет несколько лет, и Борис Всеволодович обнаружит у себя в письменном столе старый блокнот, тот самый блокнот, в котором он делал пометки, когда конвоиры привели Дубка. На первой странице он увидел запись «Пиковая масть» из крапленой колоды». А ведь, пожалуй, точно, написано.
Когда Борис Всеволодович закончил свой рассказ, он вдруг улыбнулся.
— Что-то вспомнили веселое? — поинтересовался я.
— Вспомнил. Только, как говорится, не для печати. За поимку группы Дубка нам выдали денежные премии. Я подумал: вот обрадую жену. Но в этот же день по старой привычке заглянул в радиомагазин и на прилавке увидел магнитофоны. Тогда они только входили в моду, были громоздкими, тяжелыми. В общем, никакого сравнения с сегодняшними. Но тогда магнитофон считался шиком. Я застыл у прилавка, как мальчишка, увидевший интересную игрушку. Ах, как мне захотелось его купить! К тому же он мог помогать мне в работе. Я колебался. Премии хватило точно на магнитофон. Рубль в рубль.
Борис РЯХОВСКИЙ
Долгая дорога к родным кочевьям
1
Осенью 1929 года Нурмолды Утегенова, маляра железнодорожных мастерских, вызвали в окружком партии. Там комсомольцам объявили, что после подготовки их пошлют налаживать ликбез в глухих волостях уезда.
Подготовка ликбезовцев была проста. Врач рассказывал о гигиене, предлагал поглядеть в стеклянный зрачок микроскопа. Учитель по арифметике и казахскому языку давал методические советы. Человек в брезентовых сапогах «подковывал» ликбезовцев политически, говорил о «текущем моменте». Обличая мировой капитализм, он гневно тыкал в карту указкой. В районе Британских островов и Западной Европы было несколько дыр.
Нурмолды толком не слышал человека в брезентовых сапогах — он разглядывал карту. Это была физико-географическая карта, выпущенная для младших классов гимназий. Ах, что за карта!.. Возле сахарно-белых айсбергов плавали толстолобые киты. Их водяные фонтаны стояли как белые деревья. Коричневые, в красных набедренных повязках люди сидели в остроносой лодке-пироге. Побережье изгибалось, как дуга лука, пирога неслась в сини океана выпущенной стрелой. В африканской саванне чернокожие охотники гнались за антилопой, из травы на них глядел рыжий зверь с косматой гривой и голым, как у верблюда, задом.
В конце дня в зал окружкома, где шла учеба, вошел уполномоченный и позвал:
— Утегенов! Ты ведь, помнится, адаевец...
— Да, я из рода адай, — отозвался Нурмолды.
— Для тебя особая инструкция, иди со мной.
Уполномоченный усадил Нурмолды напротив себя и сказал:
— Бегей — ответвление рода адай, так?.. Так вот, мы посылали ликбезовца, вернулся он. Избил его Жусуп Кенжетаев и пригрозил убить. У Жусупа не засохнет... Волость невелика, пятнадцать административных аулов, шесть тысяч человек. Но как оставить их без грамоты... Поедешь?
— Поеду.
— Завтра в Темир отправляется оказия из кооперации, повезут товары, будут закупать скот. С ними отправишься.
— Давай лошадь, сам поеду, — сказал Нурмолды.
— Ты что! Где лошадей набраться — рассылаем ликбезовцев десятками. Поедешь на телеге.
— На телеге нельзя, адаи идут на Устюрт, на зимние кочевки. Лошадь давай.
— Если ушли, как ты их догонишь?.. Дорогу надо знать.
— Знаю дорогу, мальчик был, кочевал.
Уполномоченный сходил к начальству, выпросил бумагу, в которой предписывалось выдать лошадь Нурмолды, сказал: «Пиши расписку: обязуюсь вернуть коня после возвращения из командировки». Привел Нурмолды на оклад, нагрузил его учебниками, тетрадями, пачками лакированных карандашей.
— Будь здоров, Нурмолды!.. Ждем тебя весной с докладом.
— Мне карту надо, — сказал Нурмолды. — Карту не дашь, как поеду? Как учить буду?..
Уполномоченный вздохнул: вот, говоришь с ним как с бойцом революции, а он вроде малого ребенка.
— Нельзя, карта у нас одна в окружкоме, — оказал он.
— Как учить буду?.. — повторил Нурмолды.
Уполномоченный открыл шкаф, достал из него рулон обоев. По белому фону среди голубеньких
