что бандиты кинулись на Кара-Бутак, что лошади у них не отдохнули, подал руку: — Кочетков.
Отряд сорвался с места.
...На белой полосе гипса возникли черные фигуры бандитов. Гортанно взвыла погоня, криками взвинчивая коней.
Налетели, сшиблись, завертелся страшный вихрь...
Свесившись с коня, Нурмолды вгляделся в связанных бандитов, не нашел среди них ни Кежека, ни Жусупа.
Погоня оставила двух людей возле связанных бандитов, разделилась, унеслась по бело-синей равнине.
Подъезжая к аулу, Нурмолды догнал всадника, окликнул его. То был один из подростков, в начале ночи посланных Кежеком высматривать в степи туркмен.
— Тебя Кежек послал в аул? — спросил Нурмолды.
Парнишка растерялся и молчал.
— Что им понадобилось в ауле?
— Зять Жусупа должен привезти им побольше пищи и то, что было оставлено ему раньше, — прошептал парнишка. — Так сказал Жусуп.
Нурмолды остановил саврасого:
— Они спрятались в овраге?
— Там...
— Вернемся, покажешь мне овраг. — Нурмолды поймал за узду коня парнишки, развернул.
Они проехали солончак, попетляли в хаосе невысоких холмов, огибая мелкие ответвления оврага, выехали к черному провалу, и здесь парнишка зашептал:
— Дальше не надо, учитель!
Они не успели развернуться, как сбоку из-за холма появился всадник. Нурмолды узнал Кежека. Силач налетел — и Нурмолды не успел испугаться, как был вышиблен из седла.
...Очнувшись, он услышал над собой голос Жусупа:
— Клещ проклятый...
— Он был один, — сказал Кежек. — Пристрели его.
Жусуп слез с коня, с маху ударил Нурмолды ногой в бок. Боль как разорвала Нурмолды, он вновь опрокинулся в темень...
Его пытались поднять. Он встал на четвереньки, повизгивая от боли, — видно, ему сломали ребро. Над ним стоял парнишка.
— Вы живы, учитель? Кежек хотел вас застрелить, а Жусуп говорит, что вы и так дохлый, а выстрелы туркмены услышат... Я сказал им, что в ауле нет чужих, они поехали в аул...
Жусуп и Кежек стояли возле юрты жусуповского зятя с пиалами айрана в руках.
Нурмолды встал, его пошатывало и тошнило, боль в боку не давала свободно вздохнуть.
Кежек выругался.
— Я говорил, надо было его пристрелить!..
Черные полосы теней легли справа и слева. Нурмолды оглянулся: позади его стояли Абу, дед Ахык, подросток. Подходила мать Абу.
Кежек отдал пиалу Жусупу, пошел на Нурмолды и уже протянул к нему руку, Абу перехватил ее, крутанул и бросил Кежека оземь.
Нурмолды поднял выпавший у Кежека маузер, направил на Жусупа: не шевелись!
В храпе, ругани катались по земле Абу и бандит...
Жусуп попятился.
— Стой, выстрелю! — прохрипел Нурмолды. — Стой!
Голос ли выдал его, выдала ли нелепо вытянутая дрожащая рука, но понял Жусуп, что не выстрелит он, что, может, впервые держит оружие. Повернулся бежать — и вдруг рухнул плашмя. Все увидели стоявшего на четвереньках жусуповского зятя. Вмиг он стянул руки Жусупа арканом.
Жена бросилась на него с криком: «Спятил!»
Он остановил ее тычком в грудь, властно сказал:
— Молчи, женщина, не лезь в дела мужчин.
6
В школьной юрте доедали барана, что варился для Жусупа.
— Такой другой карты нет, их делали до революции... — Нурмолды разгладил на колене синий обрывок карты. — Как же я теперь буду рассказывать в аулах бегеев про другие страны?
— Ты сделаешь такую же карту, — сказал Абу, — ведь ты маляр.
— Я простой бояуши, красильщик... и я не помню всех частей карты.
— Я запомнил то место, где водятся лошади без хвостов и пятнистые ослы с длинными шеями и рожками, — сказал аксакал Ахык.
— А я запомнил горы, их узор подобен узору моего войлочного ковра, — сказал другой старик, Чары.
Нурмолды достал остатки богатства — две коробки цветных карандашей, две овальные картонки с пуговками акварели на них и рулон обоев, выданный уполномоченным вместе с тетрадями.
— Начинай, — сказал Чары. — Изображай колодец Клыч, моих овец, кибитку, меня.
— Я думаю, уважаемый Чары, в середине следует поместить колодец Ушкудук, где мы находимся сейчас, — возразил Абу.
Нурмолды примирил спорщиков:
— Я нарисую колодцы так, что тот и другой окажутся в середине вселенной.
Он изобразил колодцы, овец — мохнатые страшилища, изобразил юрты и возле них лошадей.
Нарисовали дорогу Кокжол, соединявшую Хиву с Красноводском, и дорогу, соединявшую Хиву и Форт Александровский, кружками отметили Мары, Ашхабад, Мешхед, Аральское море и Каспийское — последнее сделали размером меньше первого, потому что площадь листа заполнялась на глазок.
Чары обмакнул кисточку в краску и, вдавливая ее в бумагу, продолжил ряд мохнатых чудовищ и при том шептал счет (Чары имел двадцать три барана).
Его пристыдили, и работа продолжалась. Европе была отпущена площадь в ладошку, и ту заполнила картина города, где по улицам плавали на лодках. О таком городе Нурмолды слышал от моториста портового катера. Америка тоже не получила достойного места — бумага кончилась.
Карта была завершена. Она напоминала собой плохо выкрашенный забор. Удивительная карта.
Нурмолды пересчитал части света. Одной недоставало. Возле пятна, намалеванного Чары в правом углу, Нурмолды написал: «Австралия».
— Бегеи будут довольны картой, — сказал Абу. — Но ты выполнишь свое обещание, учитель?
Ахык сказал, что учителю надо помедлить с дорогой, пусть срастется у него ребро.
— Конечно, Абу, прежде чем я отправлюсь дальше, научу тебя читать и писать по-новому, — ответил Нурмолды. — Ведь здесь ликбез будешь ты, Абу...
Геннадий СЕМАР
Не послужишь — не узнаешь!
