1
...Слушает музыку генерал. Стоит, прислонившись к стволу. У него всегда на душе праздник, когда слышит он марш. Волшебник-марш! Марш-товарищ! Марш-командир! В этой громкой музыке и нежная грусть, и бодрый, зовущий ритм, способный поднять за собой солдат. Нет ничего прекрасней марша! Он вливает силы, уверенность, смелость...
Ходит по плацу оркестр, блестят празднично трубы, бодрит барабан, стараются флейты, кларнеты, рассыпают искры звуков тарелки. Впереди офицер-дирижер, в первом ряду трубачи, во втором — кларнетисты и флейтисты, в третьем — ударные, в четвертом — альтушки, в пятом — саксофоны, тромбоны, закают басы. «Раз, раз, раз-два!.. Горе — не беда...»
Офицер-дирижер взмахнул рукой, и оркестр остановился, повернулся налево, замер.
— На сегодня все, — говорит офицер. — Завтра репетиция в гарнизонном Доме офицеров с хором и солистами. Разойдись!..
— Генерал идет! — вскинулся один из музыкантов.
— Отставить! Смирно! Равнение на средину! — скомандовал офицер.
— Вольно, — махнул рукой генерал. Он шел по плацу неторопливо, щурясь на солнце. За ним на почтительном расстоянии держались дежурный по части и незнакомый прапорщик.
— Здравствуйте, молодцы!
— Здравия желаем, товарищ генерал! — нестройно ответили музыканты и задвигались, благо была команда «вольно».
Генерал снял фуражку, вытер платком сначала лоб, потом прокладку фуражки.
— Как говорится, не в службу, а в дружбу... — С прищуром, хитровато смотрит на музыкантов. — Сыграйте мне марш. Вот запамятовал, как он называется. Слова там есть... «Не послужишь — не узнаешь!»
— Есть, товарищ генерал! — улыбается дирижер. За ним улыбаются и музыканты; обстановка разрядилась, хотя кое-кто смекает, что неспроста пришел генерал, не только марш его интересует.
— Товарищ генерал, только солистов нет... — замялся дирижер.
— А может, кто-нибудь все-таки споет? — обратился генерал к музыкантам. — Ну, смелее...
— Я бы попробовал... — несмело говорит молоденький оркестрант в очках, с альтушкой в руках.
Строй слегка зашумел.
— Ну-ну, — одобрил генерал. — Как фамилия?
— Простите, не расслышал? — переспросил музыкант совсем уж неуставным языком. Солдаты не выдержали, засмеялись.
— Смелее, солдат, — подбодрил его генерал. — Фамилия?
— Рядовой Коноплев-Зайцев, — чеканит солдат.
— Хорошо, пойте!
Коноплев снял очки, вышел из строя. Лицо у него в веснушках, чуть растерянное, неловкость спрятал за улыбкой.
Грянул оркестр. Марш веселый, с юморком. Поет солдат, старается, голос слабенький, но приятный. К концу и оттенки в голосе появились, понимает, о чем поет!.. Хоть и не успел он как следует хлебнуть из солдатского котелка, хоть еще только понаслышке знает о солдатских буднях, но ведь не боги горшки обжигают, гидростанции строят, в космос летают, стоят на страже земли своей... Генерал доволен, чуть заметно улыбается, искорки в глазах. Слушают и незнакомый прапорщик, и офицер, дежурный по части; вслед за генералом улыбаются.
— Благодарю за песню! — говорит генерал, когда оркестр смолкает. — Точно сказано: не послужишь — не узнаешь! Хорошая песня! А хорошая песня удваивает, утраивает армию... Кажется, Суворов сказал: «С распростертыми знаменами и громогласной музыкой взял я Измаил». Но только настоящему солдату песня помогает, а если солдат так себе, ему никакая песня не поможет. Судя по тому, как вы здороваетесь, понятно, что солдаты вы еще сырые, строевая подготовка у вас хромает, если не на обе ноги, то на одну точно. Да и стрелять-то небось не все умеют?..
— Так точно, товарищ генерал! — с готовностью выкрикнул один из музыкантов. — Лично я в последний раз из рогатки стрелял!
— То-то, — удовлетворен генерал. — Приказываю: завтра согласно плану оркестру, хору, солистам, танцевальной группе отправиться в летний лагерь, где все пройдут строевую и физическую подготовку, тактику.
Гул прокатывается по рядам оркестрантов.
— Вашим строевым командиром, — продолжил генерал, — назначается прапорщик Тропкин... Действуйте! — сказал он прапорщику, повернулся и медленно, устало пошел по плацу.
— Смирно! — скомандовал прапорщик Тропкин. — Вольно...
— Прощай, девчонка...
— Не было печали!
— Не послужишь — не узнаешь! — зашумели музыканты.
2
Есть такие места в среднерусской полосе, до которых вроде бы рукой подать, да дорогу туда, как говорится, черт мерял. Лесом да полем, лесом да полем петляет дорога, то теряется в болотистой низине, то стелется меж колосящихся хлебов, то уводит в дремучую чащу.
По одной из таких дорог ведет к месту назначения своих музыкантов прапорщик Тропкин, подтянутый, суховатый, строгий. Они в голове колонны. Шагают. У них, кроме инструментов, противогазы, скатки. Следом за оркестром зеленый квадрат — хор. Этим легче: они без инструментов. За ними строй, в котором танцоры и солисты. Устали все, шагают нестройно, робы в темных пятнах пота. Особенно тяжело старослужащим — их несколько в подразделении, в хоре и в оркестре: устало шагает флейтист Солоха, полный и от этого кажущийся неуклюжим. Рядом с ним Геворкян, кларнетист, молодой, франтоватый; даже нелегкая дорога не утомила его: фуражка сидит щеголевато, нос кверху, будто и не шагал полдня. За ними Коноплев-Зайцев, кроме альтушки, несет скрипку — свою слабость и мечту.
Неожиданно звучит команда:
— Песню!
Оживились зеленые квадраты подразделений. Инструменты взяты на изготовку, все подтянулись, нога шагает четче, и пошла-поехала... Начали нестройно, как-то неестественно зазвучала над полем мелодия. Потом выровнялись, повел запевала, вступил хор, и полетела над синим цветущим ковром льна песня, бодрая, солдатская.
