— Любезный деятель, поклон из Сибири.
Усадив старика против себя на стул у окна, Ленин стал подробно расспрашивать его о жизни сибирских казаков.
Илья Данилович отвечал на все вопросы очень обстоятельно, указывал без стеснения недостатки советского механизма, за хорошие декреты хвалил без лести. Владимиру Ильичу тов… Путинцев, видимо, очень понравился, говорил с ним как со старым знакомым, вспоминал о своей жизни в Сибири и пр.
Я сидел в стороне и все пытался прекратить затянувшееся свидание, так как знал, что каждая минута рабочего дня у Владимира Ильича занята. Но собеседники так увлеклись, что не заметили, как прошел час. Наконец мне удалось прервать их разговор. При прощании тов. Путинцев обращается к Владимиру Ильичу:
— Любезный деятель, разреши нам поставить в станице Урлю-тунской тебе при жизни памятник.
Владимир Ильич, улыбаясь, стал его отговаривать от этого.
— Ну, тогда разреши нам в станице устроить детский сад и назвать твоим именем.
— Ну, это дело хорошее, — сказал Владимир Ильич.
— Вот только красок, гвоздей, досок для решетки будет трудно достать: все национализировано, — сокрушенно говорит старик.
— Ну, это, я думаю, не трудно будет устроить, попросите, вот, Шотмана, ведь он там председатель совнархоза, — отвечает Владимир Ильич.
— А ты, любезный деятель, напиши ему записку, чтобы дал, — предложил с хитрой улыбкой старик.
Ленин, смеясь, берет свой бланк и пишет: 'Прошу оказывать всякое содействие подателю, товарищу
— Спасибо, любезный деятель, — говорит практичный старик. — А теперь напиши еще записку, чтобы ЧК выпустила меня из Москвы, а то может выйти задержка.
Владимир Ильич и эту просьбу выполнил, написав на своем бланке просьбу ЧК, чтобы не задерживали тов. И. Д. Путинцева.
— А теперь, любезный деятель, разреши тебя поцеловать и передать нашим казакам поклон от тебя.
Владимир Ильич обнял старика и крепко, по-товарищески поцеловал его.
Когда вышли из кабинета и проходили через приемную, нас провожали сердитые взгляды секретарей, недовольных тем, что мы так долго задержались у Ильича.
Но Илья Данилович ничего не замечал, он шел с блаженной улыбкой на устах, бережно неся в руках две собственноручных записки В. И. Ленина.[248]
К. В. Мешалкин
ЖЕЛАННЫЙ ГОСТЬ
День, когда в нашу деревню Кашино приезжал Владимир Ильич Ленин с Надеждой Константиновной Крупской, остался в моей памяти на всю жизнь.
Было это в году тысяча девятьсот двадцатом, 14 ноября. С утра шел мягкий снежок. Волоколамское шоссе, пересекавшее нашу улицу, было ухабистое и немногим отличалось от проселочной дороги. Неподалеку от этого шоссе мы наскоро построили трибуну. Здесь же врыли столб и повесили электрический фонарь.
Владимир Ильич приезжал к нам на торжество в честь открытия электростанции, которую мы построили своими силами. Признаться, когда на миру порешили послать ему приглашение в Москву, в Кремль, многие качали головами:
— Ничего из этого не выйдет, занят, небось, — говорили одни.
— Время-то какое: война, разруха, голод…
— Близко ли до нас — добрых полторы сотни верст, — говорили другие.
Выбрали мы самый лучший на селе дом — Марьи Никитичны Кашкиной. Все желали к себе пригласить, да у Марьи Никитичны дом на две половины, много окон и снаружи обшит тесом, а по карнизу узорчатая резьба.
Жили в то время впроголодь, а угостить Владимира Ильича хотелось. Поваром был выбран обществом Павел Егорович Егоров. Меня приставили к нему в помощники.
— Козьма, принимай! — покрикивает мне Павел Егорович. Наши женщины тащат — кто курочку, кто блюдо огурцов, кто капусты, масла, яиц. Хозяйка дома Марья Никитична да еще Василиса Малафеева варили брагу.
Итак, пополудни, часов в двенадцать, не терпится — каждому хочется первым увидеть желанного гостя. Народ в соседних деревнях узнал, что мы ждем приезда Ильича, и все к нам повалили. Первыми же встретили его наши ребятишки. Они ушли по шоссе далеко за деревню и там ждали.
За машиной В. И. Ленина шла еще машина — наша волоколамская, в которой находились уездные руководители. Из домов все бросились к машине.
— Здравствуйте, граждане, — сказал Владимир Ильич. Взяли мы его и Надежду Константиновну под руки и повели в дом, где были накрыты белеными холстами столы.
Струнный оркестр заиграл 'Интернационал', — об этом мы позаботились с утра. Музыкантов- любителей привезли из Волоколамска. У вешалки тоже было приставили своего человека. Но наша предусмотрительность оказалась ненужной. Когда к Владимиру Ильичу подошел наш парень, он вежливенько отстранил его и снял пальто сам: Повесил в углу на крючок и сам же стал снимать короткое плюшевое пальто с Надежды Константиновны.
Все мы любовались им. У него были удивительно живые глаза. Он потирал ладонями крутой лоб и виски. Нас радовало его здоровье, что он был плотный, крепкий, улыбающийся.
Поднесли ему и Надежде Константиновне по кружке браги.
— Не хмельно ли? — спросил он.
Тут Василиса Малафеева и Марья Кашкина сказали, что в брагу они хмеля не клали. Он выпил и вытер светлые усы. Выпила и Надежда Константиновна.
Поставили мы перед ними студня и хлеба, нарезанного ломтями.
— Велик кусочек-то, — сказал он и стал студень резать ножом.
Разговаривал он с нами попросту, словно крестьянский сын. Первоначальное наше стеснение быстро прошло.
За обедом самые активные строители нашей электростанции рассказали, как, не имея керосина для освещения, мы придумали провести электричество. Провода перебросили через избы и плетне, Ильич радовался вместе с нами. После стали задавать всякие вопросы о событиях на фронтах, о ситце, о спичках, о хлебе. Один из наших селян встал и сказал:
— Неизвестность для нас, мужиков, хуже всего…
— А именно? — спросил Владимир Ильич.
— О разверстке я говорю. Пашет крестьянин землю и не знает, что с него возьмут по осени. Много запьшет — с него много и возь-мут. А мало пахать — невыгодно для страны.
Владимир Ильич пожелал на эти вопросы ответить всем, чтобы слышали его и те крестьяне, которые не вместились в доме, стояли в шубах и шапках в сенях, на крыльце и заглядывали в окна.
Подошел фотограф и сказал, что ему наказано снять гостей, к тому же на улице скоро будет темнеть. Владимир Ильич пожелал сфотографироваться с нами, и все высыпали на улицу.
На трибуне, сняв шапку и распахнув пальто, он говорил сильна и ярко. За столом он, отвечая на вопросы, улыбался, потирал рукой подбородок. Здесь же, рассекая воздух рукой, он был суров. Свою речь построил как бы в виде ответа на заданные нами вопросы.
Говорил, что война скоро окончится и положение улучшите'. Настанет время, когда власть Советская
