последние годы своей жизни. В своих статьях о Рабкрине он полностью занят мыслью о том, как нам поправить дело нашего расхлябанного донельзя бюрократического аппарата.
Владимир Ильич, имея систематически дело с вопросами работы хозяйственных органов в Совете Труда и Обороны, один из первых обратил внимание на 'парламентаризм', господствовавший в наших управляющих органах, — на коллегии и коллегиальность, это наследие керенского демократизма. Со всей силой своего пламенного красноречия он бичевал 'разговорщиков' и 'болтунов'. Он ярко обосновал необходимость перехода от коллегиального начала к единоличию, с переложением полной ответственности за последствия ведения дела в том или ином хозяйственном органе. И он не только дал идею, но он неуклонно требовал немедленного перехода по всей линии к этому единоличию. Он не удовлетворялся только постановлениями, он требовал показать цифры того, сколько предприятий управляется коллегиально и в скольких введен единоличный метод управления.
С такой же силой и энергией он выступил и против коммунистического чванства, и против настроения 'спецеедства'. 'Пора нам отказаться от прежнего предрассудка, — писал он, — и призвать всех нужных нам специалистов к нашей работе'[126]. В статье о продналоге он указывает на то, что за учебу у капиталиста или крупного специалиста не жалко и заплатить, и борется против распространенного предрассудка среди коммунистических низов, что все сами, дескать, сумеем сделать. Ленин не удовлетворялся отдельными постановлениями на съездах совнархозов или руководящей работой в Совете Труда и Обороны и Совнаркоме по хозяйственным вопросам. Он принимал сотни рабочих-практиков, сотни специалистов у себя в кабинете и в разговорах с ними часто намечал ту линию, которую затем проводил по всему фронту в жизнь. Кроме этих непосредственных бесед с управляющими от заводов, от трестов, от синдикатов, он часто принимал участие в заседаниях и Совнаркома и в заседаниях комиссий, которые там собирались. В первое время после организации ВСНХ он неоднократно присутствовал на заседаниях коллегии. В последующее время я видел его на заседаниях президиума ВСНХ значительно реже.
В Ленине поражало полное отсутствие бюрократизма, который он бичевал и на съездах, и в речах, боролся с ним всерьез и с издевкой. Для Владимира Ильича практические результаты дела, непосредственное действие стояли всегда впереди всего, и он научал всех товарищей не удовлетворяться формальной отпиской или бумажным постановлением. Его звонок по телефону всегда означал справку о том, как обстоит дело, собрали ли вы нужный материал, когда по вопросу можно ставить вето, есть ли у вас цифры, насколько можно им верить и т. д. Ленин сплошь и рядом сам направлял товарищей туда, где можно было произвести проверку или собрать нужный материал.
Ленин никогда не покидал почвы действительности. Он чрезвычайно боялся, как бы не оторваться от крестьянского хозяйства, от 'крестьянской лошадки'. Однако он не терял ни одной минуты, чтобы попытаться ввести то или иное техническое улучшение. Технике он придавал гигантское значение, и поэтому с такой жадностью и неутомимой энергией он выступил на защиту плана электрификации России. Он ухватывался за всякое техническое улучшение, ибо он понимал, что без величайшего напора в этой области Россия надолго останется отсталой страной. С какой величайшей энергией Владимир Ильич ухватывался за всякое улучшение американских, немецких, английских рабочих или инженеров, которые хотели прийти в Россию и принести свои технические навыки и свой более культурный быт. Он детально следил за работой каждой из этих колоний, всячески облегчая им трудный путь в условиях холодной и голодной России.
Ленин как практик, как хозяйственник, с одной стороны, никогда не покидал земли, всегда помнил о миллионах рабочих и крестьян России, которые будут выполнять это дело, и в то же время он при решении любого вопроса всегда делал самые широкие обобщения, из которых и исходил при решении мелких вопросов. Он всегда освещал вопрос под углом зрения революционного боевого марксизма. Разговаривая с крестьянкой или с рабочим, он одному ему ведомым путем комбинировал все факты их жизни и на основе этого давал затем величественную и захватывающую картину дальнейшего плана работ. Ленин тысячью щупальцев был связан с рабочими и крестьянскими низами, чрез отдельных их представителей он умел, как никто, вызнать и восстановить всю картину жизни этих низов. И, не теряя этой почвы реальной действительности, он двигал машину советского хозяйства вперед, несмотря ни на какие затруднения и ни на какие препятствия.
Ленин до сих пор остается никем не превзойденным практиком, практиком боевого марксизма, который на деле сумел воплотить в жизнь принципы революции.[127]
И. И. Радченко
ЛЕНИН — ВОЖДЬ НА ХОЗЯЙСТВЕННОМ ФРОНТЕ
С Владимиром Ильичем я был знаком с 1900 года в Пскове. При наших встречах он учил меня организационному искусству в применении к революционной работе. После его отъезда за границу, в годы 1900 до 1902 включительно, я продолжал получать от него указания, уже в письменной форме[128]. Он меня, тогдашнего организатора 'техники' 'Искры', учил, как контрабандой возить на себе литературу через финляндскую границу, как организовывать кружки рабочих, как проводить генеральную партийную линию того времени в борьбе с экономистами-рабочедельцами. Учил, наконец, как подготовить российские организации профессиональных революционеров социал-демократов ко II партийному съезду. В то время я был представителем заграничной организации 'Искры' и членом Организационного комитета по созыву съезда. К сожалению, на самый съезд я не попал, так как 4 ноября 1902 года был арестован вместе с П. Н. Лепешинским в Пскове, где происходила конференция Организационного комитета[129].
После восьми месяцев пребывания в доме предварительного заключения в Петербурге и в Петропавловской крепости я был сослан в Якутскую область. Бежав из ссылки в августе 1905 года, я поехал в Женеву для получения инструкций от заграничного центра по налаживанию транспорта большевистских изданий (я еще в ссылке самоопределился как твердокаменный большевик)…
В 1905–1907 годах я встречался с Владимиром Ильичем в Петербурге на заседаниях, совещаниях и конференциях редакций 'Новой жизни', 'Волны' и прочих большевистских газет и журналов. Встречался с ним и в Куоккала (где он жил) — по делам тех же издательств. Последнее мое свидание с ним в этот период было в самом конце 1907 года, в связи с организацией его отъезда за границу. С тех пор, вплоть до 1917 года, я его больше не видел, хотя всегда был в курсе его работы через В. В. Воровского и других, видавшихся с Владимиром Ильичем и переписывавшихся с ним.
В бурном, богатом событиями 1917 году я ярко помню только одно свидание с Владимиром Ильичем — в ноябре в Смольном, куда я приезжал со специальным поручением от Московского самоуправления изыскать в центре кредиты на организацию торфяного хозяйства в Московской губернии. Критическое положение с топливом в промышленности и на транспорте, в городском хозяйстве, в больницах и лазаретах, наконец, у самого населения заставило хвататься за этот еще малоизвестный и мало испытанный у нас в то время вид топлива. Дело было поручено мне, имевшему за своей спиной пять лет практического опыта на торфоразработках богородской 'Электропередачи' (ныне имени Классона).
Добившись пропуска в Смольный, я встретился в коридоре с Марией Ильиничной, которая и проводила меня к Владимиру Ильичу. Я застал его в маленькой комнатке, за маленьким столом, рядом с которым стоял простой венский стул для посетителей. Владимир Ильич чрезвычайно приветливо встретил меня. Стал расспрашивать, где я был эти годы, чем занимался. Высказал свое удовлетворение по поводу того, что я работал по торфу и знаю это дело. Владимир Ильич отметил большое значение торфа как более доступного при данных обстоятельствах вида топлива, чем далекий донбасский уголь и бакинская нефть. С особенным увлечением говорил он о целом ряде будущих крупных электростанций на торфе типа богородской 'Электропередачи', о которой я рассказывал. На мой вопрос, не могу ли я быть лучше использован для революции на какой-нибудь другой работе, он настойчиво убеждал меня остаться на этом чрезвычайно важном топливном фронте, тем более что я был одним из немногих
Нужные Москве кредиты для организации торфяного хозяйства он лично считал необходимым дать и
