встреча с ним в этот момент оказалась неожиданной и очень меня взволновала. Совершенно непроизвольно я радостно воскликнула: 'Владимир Ильич! Вы приехали?'
Ленин удивленно вскинул на меня взгляд, потом улыбнулся, и мы поздоровались.
— Владимир Ильич! Как хорошо! Вы… опять… в Смольном! При этом я представила себе Октябрь семнадцатого года, когда
Владимир Ильич дни и ночи проводил в Смольном и когда Смольный, боевой штаб революции, был немыслим без Ленина. Мне показалось, что Ленин меня понял. Он улыбнулся и, подчеркивая слова, сказал:
— Да, я… опять… В Смольном!
Тут я вспомнила, что у меня в портфеле — значки для делегатов конгресса (изящные, серебряные, с рельефным изображением рабочего, солдата и матроса под развернутым знаменем с надписью: 'III Интернационал'; над каждым значком был прикреплен бант из красной бархатной ленты).
— Владимир Ильич, разрешите, я приколю вам значок делегата конгресса!
Ленин быстро, по-деловому произнес: 'Пожалуйста!', сразу же выпрямился и подставил грудь.
Владимир Ильич торопился в зал, где его ждали делегаты конгресса, и такая задержка в пути, конечно, не входила в его планы, но по присущей ему деликатности он ни единым жестом, ни единым звуком не показал мне этого.
Вынув значок, я прикрепила его слева на лацкане пиджака. Сказав: 'Благодарю вас', Владимир Ильич быстро направился в Актовый зал. Я собиралась идти дальше. Но в тот момент, когда массивная дверь зала закрылась за Владимиром Ильичем, раздался вдруг такой сильный, как показалось мне тогда, треск, что я остановилась и даже взглянула на потолок: не рушится ли. Но тут же в этот 'треск' вплелись какие-то новые звуки. Человеческие голоса! Тогда я бросилась обратно в зал и… не узнала его.
Зал гремел от рукоплесканий и громких возгласов. Все было в движении. Делегаты стоя приветствовали Ленина. На разных языках со всех сторон неслись слова: 'Да здравствует Ленин!', 'Да здравствует III Коммунистический Интернационал!', 'Да здравствует мировой Октябрь!' — и опять: 'Ленин! Ленин! Ленин!'
А Ленин был в окружении товарищей, здоровался с ними. Пожимая протянутые руки, Владимир Ильич медленно двигался в глубь зала. Вместе с ним двигалось и 'живое кольцо' окружавших его людей. Лицо, вся фигура Ленина излучали столько тепла, живой радости, могучей энергии. Все новые и новые люди подходили к нему. Овация продолжалась.
Делегаты прибыли в нашу страну из разных концов земного шара, преодолев многочисленные преграды и трудности, иногда рискуя самой жизнью. Прибыли в страну, которая была разорена, терпела голод, холод, всяческие лишения. Но в этой стране власть была в руках рабочих, трудящихся. Здесь под руководством партии, выпестованной — Лениным, революционные массы самоотверженно защищали свою власть не только от отечественного, но и от мирового капитала — общего врага всех эксплуатируемых. Товарищи по борьбе приветствовали вождя партии, которая совершила великий подвиг.
Глядя на эту незабываемую картину, нельзя было не понять мировое значение Октябрьской революции. Люди, с горящими глазами приветствующие Ленина, принесли к нам надежды и чаяния, сочувствие и поддержку миллионов тружеников своих стран, заверения, что в начатой нами гигантской борьбе с капиталом мы не одиноки.
С большим сожалением покидала я зал в такой момент… И как же я была довольна, когда на заседании конгресса, открывшегося во дворце Урицкого спустя несколько часов, Росмер в своем выступлении коснулся этой встречи в Смольном и хотя отчасти рассказал, что там было! От имени рабочих и крестьян Франции он в самых теплых словах благодарил петроградских трудящихся за братский прием, глубоко тронувший французских делегатов. Росмер говорил:
'Вам пришла прекрасная идея, когда вы решили приветствовать всех делегатов в Смольном, чтобы показать, через какие страдания и испытания русский пролетариат пришел к той победе, которую мы сегодня празднуем'[229].
В 11 часов 30 минут утра делегаты конгресса оставили Смольный и вместе с В. И. Лениным, которого они заботливо охраняли в пути, пешком прибыли во дворец Урицкого (Таврический). Они заполнили Екатерининский зал, где в свое время собиралась Государственная дума, где после Февральской революции заседал Петроградский Совет рабочих и солдатских депутатов.
Сейчас этот зал выглядел празднично. Красные знамена, отделанные золотой вышивкой, украшали президиум и зал. Такие же полотна с эмблемами, расписанные и расшитые, свешивались с хоров. Тропические деревья в кадках, присланные оранжереями из-под Петрограда, красиво выделялись своей зеленью на пламени знамен. Дорожки устилали пол и проходы в зале и президиуме. Стол президиума с рядами кресел находился как бы в закругленной нише на значительном возвышении. Трибуна, с которой выступали ораторы, была ниже стола президиума.
Зал и хоры были переполнены. Фотографы заканчивали приготовления, устанавливая аппараты. Среди массы людей пристраивались художники с этюдниками и альбомами.
В зале стоял сдержанный шум. Кое-кто из запоздавших торопился занять места. При бурном взрыве аплодисментов Владимир Ильич и другие члены исполкома Коминтерна поднялись к столу президиума. Заседание еще не начиналось.
Владимир Ильич всматривался в зал. Вдруг он кого-то увидел, поднялся с места. Стараясь быть незамеченным, спустился по ступенькам в зал и стал продвигаться вверх по проходу в направлении к последним рядам кресел, расположенным амфитеатром. Навстречу Ленину с помощью соседа поднялся и сделал несколько неуверенных шагов пожилой человек, по виду — рабочий.
Это был ослепший В. А. Шелгунов, один из передовых питерских рабочих, которых Владимир Ильич Ленин в начале 90-х годов выращивал как организаторов создаваемой им боевой партии пролетариата. Мы стали свидетелями задушевной встречи вождя мирового пролетариата со старым боевым товарищем по подполью, по петербургскому 'Союзу борьбы'. Они обнялись, расцеловались, улыбаясь, что-то сказали друг другу. Затем Ленин торопливо направился в президиум. Растроганный Шелгунов, опираясь на руку товарища, медленно возвратился на свое место.
Второй конгресс III, Коммунистического Интернационала объявили открытым.[230]
Конст. Федин
ЖИВОЙ ЛЕНИН
Всамом начале 1919 года в Москве я увидел впервые Ленина. Поправившись от тяжелой раны после покушения контрреволюции на его жизнь, Ленин начал выходить.
В Наркомпросе, в здании бывшего лицея, у Крымского моста, Ленин ожидал Надежду Константиновну Крупскую. Он был в шубе, без шапки и прохаживался в узком пространстве вестибюля, между парадной дверью и лестницей, где сидел у столика швейцар.
Сверху так хорошо была видна голова Ленина — большая, необычная, запоминавшаяся с первого взгляда. Завитушки светлых, желтых волос лежали на меховом воротнике. Взмах лба, темя и затылок были странно преобладающими во всем облике, который и другими чертами не повторял никого из знакомых живых образов истории или современности, а принадлежал только этому человеку — Ленину. Держа за спиною шапку, он методично, маленькими шажками, двигался взад и вперед, очень сосредоточенно, не нарушая размеренность этого движения и только изредка поднимая взгляд.
Хотя занятия давно кончились и в доме оставалось мало служащих, по комнатам быстро разлетелся слух, что за Надеждой Константиновной заехал Ленин. Помню, как прибегали машинистки из отделов посмотреть на Ленина, перевешивались через балюстраду и убегали, если он поднимал голову.
То, что Ленин прохаживался возле швейцара, который возился с кипяточком, и то, что кругом
