Нетерпим с подчиненными. Зато Чакрабон в отца. Вот кому быть бы королем. Деловит. Дипломатичен. Умница. Организатор. Но ничего уже не изменить. И жена еще его… Хотя что ж Чакрабон? Он в армии на своем месте…
После долгих размышлений, как показалось королю, он выбрал единственно верное решение. Пожалуй, здоровья хватит лет на десять. Если из них пять работать с максимальным напряжением, то потом, в шестьдесят, можно отречься в пользу сына и оставшееся время тщательно курировать каждое действие Вачиравуда, направляя его доброжелательной отеческой рукой. Пока она не ослабеет. И Чулалонгкорн изрек: «Я побыл королем, а теперь хочу побыть отцом короля!»
И воодушевленный этой идеей, он купил на имя Саовабхи солидный участок земли к северу от Бангкока и распорядился начать строительство резиденции, где можно было бы коротать старость. Дворец тайского лорда, или Пья Тай, – так назвали несколько комфортабельных деревянных особняков в чудесном саду. Постройка еще не была окончательно завершена, а Саовабха уже проводила здесь самые жаркие месяцы. Король ежедневно навещал ее, проезжая две мили на любимом желтом электромобиле. И Ежика привозили сюда королеве.
Но дед впервые увидел внука не в Пья Тае, а в королевском монастыре на церемонии кремации леди Пиам. Вся обширнейшая королевская семья собралась здесь. Белые траурные одежды. Скорбные лица. Только малыши-ползунки были оставлены на попечение нянек. А Ежик был уже в солидном двухлетнем возрасте.
И король поднял его на руки, удивленно узнавая в нем родные черты. Саовабха прощалась с матерью. Ей было не до радостей мирских. Только через день Чулалонгкорн сказал ей: «Я видел вашего внука. Он очень мил и похож на отца. Странно, но я сразу ощутил в нем свою плоть и кровь. Кажется, я его успел полюбить. Очень приятно, что малыш совсем не выглядит европейцем». Ежик и правда был темноволосым и черноглазым, но кожа у него была светлой. А если его видели рядом с Катей, то говорили, что он ее сын.
Король снизошел до малыша. Ему доставляли Ежика. Чулалонгкорн сажал его на колени и, вдыхая полузабытый молочный детский запах, замирал от наслаждения, спрашивая в который раз:
– Ты чей сын?
– Папин!
– А он мой сын!
И дед с внуком смеялись, довольные друг другом. Чулалонгкорн подарил Ежику тайского пони, ярко- красную педальную машину и крошечную саблю. Совсем как настоящая. Только настоящее имя не мог решиться подарить.
Но все же семейная идиллия. Наконец-то все любят всех.
Если бы не внешнее беспокойство, витающее в воздухе Бангкока.
В начале июня Намарона предупредила Катю, что стол будет накрыт весьма скромный.
– Продолжается стачка китайцев. Рынок пустеет. Свежей рыбы и фруктов там вообще нет. Может быть, предупредить, чтобы никто не приходил?
– Вряд ли это имеет смысл. К обеду подойдут не многие. Обстановку они знают. Да и у остальных дома тоже вряд ли столы ломятся от еды…
Второй день разговоры вращались около темы «стачка – китайцы».
– Их можно понять. Тройное увеличение подушного налога для китайцев, после того как Чулалонгкорн не раз говорил, что они полноправные члены общества, – защищал Вильсон китайцев.
– Но они в большинстве своем богаче сиамцев. Глядишь, только что появился гол да бос, а через год и лодка своя для перевозки риса и домик какой-никакой. Не откажешь им в умении мыслить и в деловой хватке, – продолжал спор принц Чира Након-Чайси. – Оттого что отдадут они в казну по шесть тикалей с носа, не обеднеют. Тут же наживутся на крестьянах. Что ни ростовщик, что ни банкир, то китаец. Не нравится – пусть уезжают.
– Вы говорите наживутся на крестьянах, – пытался разобраться Махидол. – Значит, налог, взятый с китайских торговцев, окажется наказанием для сиамских крестьян?
На минуту воцарилось молчание.
– Не все же китайцы перекупщики, – заговорила Катя. – А ремесленники? А рабочие? В деревню приезжаешь – одни сиамцы, а в городе? Рикши, строители, трамвайщики… Намарона с базара неделю назад принесла листовку. Там призывы к стачке старателей по добыче оловянной руды. И описано, как они по колено в воде работают и как…
– Листовка, конечно, китайская? – уточнил Након-Чайси. – И вам их сразу стало жалко? Вся смута от них! Лао получают на четверть меньше и помалкивают. Кстати, именно после вашей революции девятьсот пятого китайцы осмелели. – Принц неодобрительно посмотрел на Катю.
– А при чем тут Катрин? – вступился за нее Махидол.
Но Након-Чайси не обратил на него внимания:
– Сунь Ятсен пробыл в Бангкоке всего десять дней, и пожалуйста – землячества, подпольные ячейки. Зря его величество благосклонно отнесся к основанию китайских школ и газет!
– Для короля школа и есть школа, – проговорил Лек.
– Это палка о двух концах. И как бы вторым не ударило по монархии…
– Вроде те же буддисты, – удивился Вильсон. – Откуда же в них агрессивность, не свойственная учению Шакья-Муни? Конечно, неизвестно, что произойдет через несколько лет. Сейчас же маленькие вспышки вполне безопасны для короля. Сиамцы же не поддерживали их и не поддержат. Они сами по себе. Значит, все кончится скоро. Чуть-чуть межнациональной неприязни, несколько десятков китайцев, говорящих, что сиамцы им враги, и наоборот… Хотя это тоже противоречит учению Будды. – Опять непонятно, серьезно говорит доктор или иронизирует. – Вы представители армии, – теперь он обратился прямо к Чакрабону и Чире, – там тоже возможны волнения. Вы осознаете, что самым непопулярным словом в войсках должно быть слово «дружба»? Ему не место там, где опорными понятиями являются подчинение и бездумье.
