со стороны партийных организаций.
Все мое положение сказалось с момента моего исключения из партии (8 месяцев тому назад), которое опорочило меня в глазах партийных организаций. О своем материальном и моральном положении я многократно писал в разные партийные инстанции: Смольнинскому райкому партии, парткому института истории партии, обкому и ЦК ВКП(б), в Ленинградскую комиссию партконтроля, а также партконтролю при ЦК ВКП(б). Но письма Кирову и Сталину не помогали. Ниоткуда я реальной помощи не получил».
И поначалу Николаев стоял на одном: «Совершил индивидуальный террористический акт в порядке личной мести».
В печати же опубликовали следующее сообщение НКВД: «Данными предварительного следствия установлено, что фамилия злодея, убийцы тов. Кирова — Николаев (Леонид Васильевич), 1904 г. рождения, бывший служащий РКИ. Следствие продолжается».
Однако убийца был безработным. Тоже очень интересная деталь!
Леонид Васильевич родился 10 мая в Петербурге в семье рабочего. Его семья жила в нужде, а сам Леонид из-за рахита до 11 лет не мог ходить. Два года он лежал в больнице (в гипсе), а в это время его отец пил запоем. В школе он неплохо учился и много читал. В 1916 г. окончил школу и работал учеником у часовщика.
С января 1919 г. по 1920 г. в Самаре Николаев — секретарь сельского совета;
с 1921 г. по 1922 г. — конторщик в Выборгском отделе коммунального хозяйства;
с 1922 г. по 1923 г. — управделами в Выборгском РКЛКСМ;
с 1923 г. по 1925 г. — подручный слесаря на заводе «Красная Заря»;
с 1925 г. по 1926 г. — управделами в Лужском укоме РЛКСМ;
с 1926 г. по 1928 г. — подручный слесаря на заводе «Красный Арсенал»;
с 1929 г. по 1932 г. — строгальщик на заводе «имени Карла Маркса»;
с мая 1932 г. по август 1932 г. — референт кустарно-промысловой секции в обкоме ВКП(б);
с августа 1932 г. по октябрь 1933 г. — инспектор инспекции цен в Ленинградской областной РКИ;
с 19 октября 1933 г. по 8 апреля 1934 г. — инструктор по приему документов в институте истории партии.
И далее безработный.
Дело в том, что весной 1934 г. проводилась партийная мобилизация на транспорт, а когда выдвинули кандидатуру Николаева, то он решительно отказался. В связи с чем партком исключил его из рядов партии с формулировкой: «За отказ подчиниться партдисциплине, обывательское реагирование на посылку по партмобилизации» Но надо знать Николаева, он неумолим и никогда не признает себя виновным. И более того, всегда жалуется.
Вскоре в Смольнинском райкоме ВКП(б) его восстанавливают в партии с формулировкой: «Ввиду признания допущенных ошибок», но за «обывательское отношение» объявляют строгий выговор. Николаева не устраивает и такой вариант. В июне и в августе он обращается в комиссию партийного контроля при Ленинградском обкоме ВКП(б) и настаивает на снятии партийного взыскания и восстановления на работе в Институте истории партии.
Но ничего не получается, а идти на завод он не хотел, так как там зарплата была в два раза ниже (а то и меньше), чем в том же институте истории партии. По утверждению Аллы Кирилиной: «Поэтому Николаев требовал не просто должности, а «руководящей»». Но руководящую ему больше не предлагали. Он жил на зарплату жены с двумя детьми и тещей. Естественно, был обозлен, так как мнил себя Наполеоном. При аресте у Николаева изъяли план убийства, в котором он определил несколько мест возможного совершения террористического акта.
Первое. Дом, где жил Киров на улице Красных Зорь.
Второе. Три точки по маршруту правительственной трассы.
Третье. Смольный.
Мысль же об убийстве Кирова у него возникла в начале ноября 1934 г.
Жена Николаева Мильда Драуле, которая работала в Ленинградском управлении тяжелой промышленности, на допросе показала о дневнике своего мужа: «Он вел дневник. Последний раз я познакомилась с его дневником летом (…), а потом дневник стал отражать упаднические настроения Николаева, который выражал тревогу по поводу материальной обеспеченности семьи».
При обыске у Николаева были найдены копии десятков писем в различные инстанции. Он себя считал незаслуженно обиженным. Например, 9 ноября 1934 г. он записал в дневнике: «Если на 15/Х и на 5/XI я не смог сделать этого то теперь готов — иду под расстрел, пустяки — только сказать легко».
14 ноября 1934 года: «Сегодня (как и 5/XI) опоздал, не вышло. Уж больно здорово его окружали — как мал[енького] вел[и]. На вокз[але] с Кр[асной] стр[елы] Я сознаю, настолько] серьезное положен[ие]. Я знаю, что если только взмахну, то мне дадут по шапке.
Ведь 15/Х только за попытку встретиться меня увезли в «Дом Слез». А сейчас за удар получу 10 000 [ударов] и больше возможно».
То есть его задерживали, но отпускали. Итак, в день убийства 1 декабря 1934 г. Николаев дважды звонил жене на службу и просил достать билеты на актив (звонил из Смольного). К часу дня, убедившись в том, что жена этого сделать не сможет, он поехал в Смольнинский райком, где обратился к знакомым сотрудникам с той же просьбой. Один ему отказал, а второй пообещал, предложив зайти вечером.
Тогда Николаев возвращается в Смольный и там у знакомых просит билет. Примерно с 1 часа 30 минут до 2 часов 30 минут дня он находится в здании Смольного. Как Николаев прошел в Смольный? Вход на первый этаж (секции Ленсовета, служебные помещения) и второй этаж (исполкомы Ленсовета и области, рабоче-крестьянская инспекция) был общедоступным. А на третий — по партийным билетам и служебным пропускам. Поэтому Николаев по своему партийному билету прошел совершенно свободно через пост охраны, находившийся при входе на третий этаж.
Там он обращался к двум женщинам-сотрудницам горкома и к трем мужчинам (руководитель сектора партийных кадров обкома, инструктор горкома, секретарь сельскохозяйственной группы), у которых просил билет. И только последний пообещал ему его дать, если хоть один (из восьми) у него останется к вечеру. Далее из показаний Николаева 3 декабря 1934 г.:
«Затем я сошел вниз, вышел из здания Смольного и гулял в течение часа вернулся в Смольный. Поднявшись на третий этаж, я зашел в уборную, оправился и, выйдя из уборной, повернул налево (направился к выходу). Сделав два-три шага, я увидел, что навстречу мне идет Сергей Миронович Киров на расстоянии 15–20 шагов. Я, увидев Сергея Мироновича Кирова, остановился и отвернулся задом к нему, так что когда он прошел мимо, я смотрел ему вслед в спину. Пропустив Кирова от себя на 10–15 шагов, я заметил, что на большом расстоянии от нас никого нет. Тогда я пошел за Кировым вслед, постепенно нагоняя его. Когда Киров завернул налево к своему кабинету, расположение которого мне было хорошо известно, вся половина коридора была пуста — я подбежал шагов пять, вынув на бегу наган из кармана, навел дуло на голову Кирова и сделал один выстрел в затылок. Киров мгновенно упал лицом вниз. Я повернулся назад, чтобы предотвратить нападение на себя сзади, взвел курок и сделал выстрел, имея намерение попасть себе в висок. В момент взвода курка из кабинета напротив выскочил человек в форме ГПУ, и я поторопился выстрелить в себя. Я почувствовал удар в голову и свалился.
Когда я очнулся и постепенно начал приходить в себя, я подумал, что сейчас умру. Ко мне кто-то подбежал, меня стали осматривать и унесли в комнату».
Таким образом, убийство Кирова Николаевым было банальным актом личной мести и не более. А в соответствии с ней тут же отпадают другие версии: Николаеву помогали руководители Ленинградского НКВД Медведь и Запорожец по приказу Троцкого и Зиновьева (сталинская версия) и Кирова убил Николаев с помощью Медведя и Запорожца по приказу Сталина (хрущевская версия). Но существовала еще и третья. О ней написал генерал П.А. Судоплатов (один из руководителей разведки советских органов безопасности) в своих мемуарах:
«Высшие чины НКВД, особенно те, кто был осведомлен о личной жизни Кирова, знали: причина его убийства— ревность обманутого мужа. Но никто из них не осмеливался даже заговорить об этом, так как версию о заговоре против партии выдвинул сам Сталин, и оспаривать ее было крайне опасно». И еще:
«Материалы, показывающие особые отношения между Мильдой Драуле и Кировым, о которых я узнал от своей жены и генерала Райхмана, в то время начальника контрразведки в Ленинграде,
