хлопцы, за приют. А наступать скоро начнем.
— По всему видно... чувствуется, — ответил за всех сержант.
В комнате командира полка людно: штабные работники, командиры дивизионов, батарей, комиссары. Радостно поздоровался Береговой с Андреевым, со Стуге*.
— Все собрались, — неведомо кому сказал адъютант и прошел в соседнюю комнату. Почти тотчас оттуда вышли командир и комиссар полка. Застыв, как на параде, Курганов принял рапорт, сел за стол.
— Недавно, товарищи, я созывал вас в эту же комнату, — глухо, но как-то торжественно начал подполковник.— Тогда я вам передал слова командарма: продержаться еще несколько дней...
В памяти присутствовавших командиров всплывает та недавняя ночь. Вот так же за этим самым столом сидел Курганов. Должно быть, ему нездоровилось: он зябко горбился и непрестанно натягивал на плечи свою мохнатую черную бурку. Тогда он сказал: «Командарм просит нас продержаться еще несколько дней». И когда он произнес «просит...», его всегда твердый и четкий голос сорвался. И хотя подполковник резко встал и стремительно вышел, каждый заметил в его глазах тяжелые молчаливые слезы.
Сейчас Курганов свободно и легко сидел на стуле, его руки властно держали рабочую карту.
— Мы выстояли. Сегодня Ставка приказывает... приказывает нам перейти в решительное наступление и разгромить немцев под Москвой!
Курганов радостен, строг, полон энергии, и когда он пожимал на прощанье руки командирам, эта энергия передалась им. Вместе с Ляховским он уехал на наблюдательный...
...Все приготовлено, все выверено еще и еще раз! Дивизион напоминал огромную динамическую пружину, готовую каждую минуту развернуться в страшном поступательном броске.
Давно уже рассвело, но снег... проклятый снег. Когда он начал падать? Весь воздух заполнен крупными, летящими в белом вихре хлопьями. Не то что противника, своих не видно, и артиллеристы вынесли передовые наблюдательные пункты в стрелковые ячейки, а кое-где и дальше.
Призрачно и бесшумно в этом белом вихре скользили связисты, разведчики, связные. Молчали почему- то немцы.
Из белой колеблющейся стены прямо на Берегового неожиданно вывалилась серая фигура. По рыжим усам, которые и снег не мог побелить, он узнал командира противотанкового орудия. В руках сержанта завернутые в плащ-палатку топырились бронебойные снаряды. Он оторопело посмотрел на Берегового, узнал, широко улыбнулся.
— Ну, теперь держись, фашист! — тихо сказал сержант.
В это время где-то позади, за снежной стеной, родился характерный прерывистый гул гвардейских минометов, и над головами управленцев, горячо шипя и свистя, пронеслись длинные дымчато-огненные струи.
Рядом с Береговым — и справа и слева — поднялись стрелки. Сначала нестройно, а потом все шире и шире разлился яростный, все нарастающий крик:
— Ура-а-а!
Бойцы бежали вперед, сжимая винтовки в руках.
И тут фашисты начали огрызаться. Их танки появились в ту самую минуту, когда белый вихрь унесся куда-то на север и поле боя стало ясным и просторным.
Бойцы, как по команде, а может быть, и действительно по команде, попадали, мгновение лежали на месте, потом судорожно полезли, ища укрытия в воронках, за стенами полуразрушенных зданий, под развороченными рельсами. Где-то совсем рядом с Береговым резко и коротко ухнуло наше противотанковое орудие, потом второе, третье. Головной фашистский танк, словно споткнувшись на ходу, застыл. Береговой вспомнил рыжеусого сержанта и улыбнулся: «Метко бьет!»
В соседний большой окоп прыгнул высокий, стройный офицер в белом барашковом полушубке, со связистами и автоматчиками. Береговой сразу узнал Баурджана Момыш-улы — командира пехотного полка. Его поразила первая произнесенная им фраза:
— Кухни подтянуть к Крюково. Кормить людей будем там.
А в Крюково еще немцы, над ними бушевал огонь артиллерии и минометов... Но что это: грохот танков внезапно возник за плечами...
— Наши... Наши танки! — раздался ликующий крик.
— Переносить огонь? Да... да, прошли, наши позиции прошли.
Последние слова Береговой говорил в трубку Курганову в ту самую минуту, когда вслед за танками поднялась пехота.
— За Москву... За Советскую Родину вперед, панфиловцы! — бросил клич Баурджан Момыш-улы и устремился вместе с бойцами вперед.
Головной батальон, возглавляемый им, благополучно достиг первых подбитых танков противника и резко повернул влево, в дымящуюся от взрывов и огня улочку.
Молчавшее доселе рыжее кирпичное здание расцветилось десятками желтоватых дымков: то засевшие в нем фашисты открыли по нашим стрелкам торопливый огонь из пулеметов, автоматов, карабинов. Бойцы с ходу падали, переползали и, найдя какое-то укрытие, начинали отстреливаться. Но толстые кирпичные стены служили надежным укрытием для фашистов.
«Помочь... помочь», — сверлила мозг мысль. — Но наши бойцы почти у здания, побьем их своими же снарядами... Эх, сюда бы орудия!»
— А ну еще... еще наддай, ребята! — раздался за спиной Берегового ласковый и в то же время требовательный голос. Он обернулся и увидел противотанкистов. Через воронки и колдобины тянули они свою пушчонку на новую позицию. Рыжеусый сержант, уже без шинели, толкал пушку, упершись могучими руками в щит, и подбадривал своих товарищей:
— Еще... еще, ребята, давай, нажимай!
— Разведчики, — крикнул Береговой, — поможем противотанкистам!
— Давай, давай! — откликнулся обрадованный сержант.
Пушку не то что выкатили, а вынесли на руках метров на сто вперед, и сержант, единым махом стерев с лица обильно струившийся пот, уже привычно произнес:
— К бою!
— Товарищ сержант, полыхни-ка по окнам того здания — видишь? — и поосновательней.
— Есть... вижу. Фашистам хотелось Москву опоганить. Мы им сейчас покажем, где раки зимуют... Огонь! — яростно окая, оборвал свою тираду сержант и взмахнул рукой. Пушка коротко рявкнула и подпрыгнула.
— Огонь... беглый огонь, — не отрывая от глаз бинокля, командовал сержант. — Я вас сюда не звал, фашисты окаянные, я вас не просил, так уж я вам и дам за непрошеное пожалование... Огонь, наводчик, огонь, чтоб им зубы повышибало! — уже совсем ожесточенно кричал он.
Береговой неотрывно следил за разрывами снарядов, от которых, наконец, обрушилась стена. Сухая, тяжелая пыль окутала здание, и в этой пыли, как слепые, заметались зеленоватые тени...
— А, не нравится наш огонек?.. Получай еще на закуску! Теперь можете глядеть на Москву, если сможете, — не унимался сержант и снова командовал коротко и резко: — Огонь!
— Товарищ лейтенант, — подбежав, обратился к Береговому запыхавшийся разведчик, — командир пехотного полка приказал обработать ему тот дом, что у нас значится ориентиром три.
— Наблюдательный пункт перенести вон в то здание! — махнул рукой Береговой, следя за стрелками, которые уже поднялись и снова устремились вперед.
— За сердце нашей Родины, за любимую Москву!
— Гвардейцы-панфиловцы, вперед!
— Ура-а-а!
— А-а-а-а! — прибоем покатился под наблюдательным пунктом воинственный клич, и Береговой увидел, как, нарастая и множась, двигались цепь за цепью пехотинцы.
— По ориентиру три... беглый огонь! — с особым упоением повторил его команду в телефонную трубку Аямбек...
