5
Поздно ночью, когда захватившие станцию Крюково фашисты были истреблены и свежие резервные соединения довершали разгром гитлеровских частей далеко за станцией, Серебряков собрал своих командиров и политработников в том самом доме, который артиллеристам запомнился как «ориентир три». Здесь еще недавно размещался штаб крюковской группы гитлеровских войск. Фашистские штабные офицеры постарались устроиться с удобствами, даже с комфортом. Они были самонадеянны и нахальны, фашисты, в те первые месяцы войны. Они считали себя непобедимыми: сегодня — Крюково, завтра — Москва, победа, и такой ли комфорт ждет их впереди!
Так мечталось им в этом просторном и светлом русском деревянном доме, когда они, прихлебывая ром, весело склонялись над огромным планом совсем уже близкой Москвы. Но яростный снаряд навсегда прервал их мечты, и только чудом уцелел план Москвы.
Серебряков пригласил всех к столу и склонился над планом. На плотной глянцевой бумаге змеились улицы, переулки, голубела Москва-река, зеленели пригороды. Темно-коричневой линией с особенной тщательностью был выписан Кремль.
— Обратите внимание, — сказал полковник Серебряков, — на плане отсутствуют стрелы, определяющие направление ударов немецких войск. Москва уже как бы взята ими.
Подполковник Курганов резким движением вскинул на плечо свою неизменную бурку и четко, по- солдатски, прозвучал в наступившей тишине его простуженный голос:
— Не выйдет им Москва!
— Москва им не вышла, — поправил Курганова Серебряков, чуть улыбаясь. Впрочем, он тотчас погасил улыбку и уже строго продолжал: — Нам, товарищи, непосредственным участникам этого сражения, трудно сейчас осмыслить, какой огромный подвиг совершила здесь Красная Армия во имя Родины, да и, пожалуй, во имя всего человечества.
Минуту Серебряков молча смотрел на лежащий перед ним план Москвы.
— Да, — продолжал он в раздумье, — надо... надо понять, осмыслить и довести до сознания каждого гвардейца, что здесь, на дальних подступах к Москве, мы начинаем бой за разгром гитлеровской армии, начинаем свой поход на Берлин.
ПАРЛАМЕНТЕР ВЫХОДИТ ИЗ РЕЙХСТАГА
В Алма-Ате, на одной со мною улице, много лет жил Илья Яковлевич Сьянов* — участник Великой Отечественной войны, Герой Советского Союза. Волевой, честный и очень скромный русский человек.
Таким он был на фронте. Таким остался и после войны. Сейчас мой давний товарищ на пенсии и живет в Сочи...
При взятии Берлина Сьянов командовал стрелковой ротой. Бойцы называли его «Наш Сержант». 30 апреля 1945 года его рота первой ворвалась в рейхстаг. Над ним взвилось красное знамя — Знамя Победы.
Вот как об этом рассказывалось в листовке, выпущенной тогда Политотделом Армии:
«Впереди был Берлин. Командир роты повел своих бойцов на столицу фашистской Германии и первым ворвался в город.
Его рота успешно продвигалась к центру Берлина и вышла к Шпрее. За рекой возвышалось здание рейхстага. Сьянова охватило волнение. Сколько труда, крови и жизней стоило нам, чтобы прийти сюда!
Триста метров до рейхстага нужно пройти по чистому месту. Впереди, через Шпрее, — забаррикадированный мост. Каждый метр земли покрыт сплошным вражеским огнем.
— Победители, за мной! — звучно крикнул Сьянов и перескочил через баррикаду.
Презирая смерть, он прямо пробивался вперед. Первым из батальона Неустроева вступил в рейхстаг Илья Яковлевич Сьянов. За ним в здание ворвались бойцы его роты.
...Фрицы подожгли рейхстаг. В огне и дыму сражались бойцы Сьянова... На помощь Сьянову пробились бойцы других подразделений. 30 апреля рейхстаг пал, а через два дня, 2 мая, Красная Армия полностью овладела Берлином.
В Москве — советской столице — прогремел салют в честь великой победы. Это и тебя, Илья Сьянов, славит Родина. Ты проявил невиданный героизм.
Так пусть гремит о тебе овеянная порохом слава, о тебе, советский человек, воин и Герой»...
В листовке не было написано еще об одном подвиге, который совершил Илья Сьянов. В один из тех незабываемых дней его назначили парламентером — передать врагу ультиматум о безоговорочной капитуляции. От имени советского командования. От имени советской Родины.
Он вышел из рейхстага 2 мая 1945 года в четыре часа тридцать три минуты. Его сопровождали переводчик Виктор Дужинский и командир стрелкового отделения Дмитрий Столыпин. Под сводами триумфальной арки Сьянов задержался. Сырой ветер пахнул ему в лицо...
Впрочем, расскажем, как оно было, — по порядку.
«Этого не было!..»
Смену частей произвели ночью. Роту, в которой служил Сьянов, поглотила глубокая траншея. Илья ничего не слышал, кроме слитного шороха. Проходы были узкие, и новобранцы бороздили глинистые стенки туго скатанными плащ-палатками, рукавами еще не пропитавшихся потом гимнастерок, широкими голенищами добротных кирзовых сапог.
Бывалые солдаты незлобно посмеивались:
— Маскировочкой занялось необстрелянное воинство.
— Выпачкались в глине, как черти.
— Увидят завтра фрицы, от испуга разбегутся, ищи их потом!
Движение прекратилось внезапно. В ушах звенело. Сьянов не сразу уловил потрескивание автоматов, доносившееся от реки Полы, и хищный, скользящий свист пуль. За рекой, над лесом, показалась поздняя луна. Потрескивание автоматов оборвалось. Громко запели соловьи. Чаще вспыхивали осветительные ракеты.
— Передовая, можно покурить.
Рядом с Ильей оказался приземистый, широкоплечий солдат Петр Кореников. Он недавно из госпиталя — после третьего ранения. Его как будто и не интересуют ни выстрелы, ни соловьиные трели, ни вспышки ракет. Прислонился спиной к окопной стенке, обращенной к неприятелю, вынул кисет и сооружает самокрутку.
