Иногда нам перепадало что-нибудь съестное. Однажды толстая негритянка дала мне пачку просроченного печенья, чтобы я его выбросил. Разумеется, мы их тут же слопали. Кроме того, после отъезда в номерах часто оставались куски пицц и бутылки с пивом. Постояльцы часто выбрасывали вполне пригодные продукты. Мы всё поглощали на месте. Наслаждение, испытываемое от жизни за гранью привычных социальных норм, вытеснило брезгливость. Мы экономили. Короткий опыт голодных скитаний научил нас откладывать про запас. Да и вообще, пора было взяться за ум и начать копить доллары: Юкка ещё ни цента не отложил на челюсть матери.
Однажды вечером Лаки угостил нас недоеденной пиццей. Юкка приволок её мне, как крановщик, отпахавший год на строительстве газопровода, волочит детям гостинцы.
— Смотри, почти целая, — аппетитно произнёс он, лоснясь от предвкушения.
— Супер!
— Ставь на стол, я пока руки сполосну.
То ли Юкка неловко передал мне коробку с пиццей, то ли виноваты были мои руки, растущие, по утверждениям многих, не из того места, но пицца рухнула на грязный палас начинкой вниз. На секунду воцарилась трагическая тишина.
— Насрать! — решил Юкка. Мы подхватили с пола куски, смахнули торчащие комья пыли и уплели пиццу за обе щёки. На зубах что-то подозрительно хрустело.
Юкка пёрнул.
Я рыгнул.
— Один-один, — сказал мой приятель, и мы развалились в креслах.
В первое время после рабочего дня мы гуляли по городу. Нам часто встречались гримасничающие дети-дебилы. Их привозили на экскурсию показать место, где зарождалась великая Америка. Дети-дебилы делали ужасные лица, закатывали глаза и пускали пену изо рта. Сопровождающие их пенсионерки елейно улыбались. Мы шли мимо и с трудом сдерживали смех. Открыто смеяться над детьми-дебилами в Америке не принято. Отойдя на безопасное расстояние, мы вволю хохотали. У нас тогда ещё были молодые и чёрствые сердца.
Обретя твёрдую почву под ногами, Юкка заодно обрёл и свою прежнюю походку. Он вышагивал по асфальту Вильямсбурга словно молодой гангстер, полный амбиций и помыслов. Я же, как и прежде, двигался чуть позади разболтанным шагом юного повесы без определенных жизненных ориентиров. Вдоль автомобильных дорог лежали знакомые трупики задавленных зверьков. Лаки пояснил, что это еноты. Они находились на разных стадиях разложения и мы, регулярно проходя мимо, с интересом наблюдали за их эволюцией.
— Крошка енот, — приговаривал Юкка, присев на корточки рядом с трупиком с серым ушком, который ещё вчера был свеженький, а сегодня уже полон белых червей.
— Смерть порождает жизнь, — Юкка сковырнул червей палочкой.
— А я считаю, что это опоссумы. По крайней мере, мне это слово больше нравится — опос-сум, — рассуждал я, разглядывая другого мёртвого меховика с белым хвостиком, который пару дней назад был жирный, а теперь сдулся, как мяч.
Так прошла первая неделя в мотеле «Джордж Вашингтон Инн», расположенном на улице Пакахонтас-трэйл в колыбели американской демократии городе Вильямсбурге.
Первая любовь
Простыни. Наволочки. Пододеяльники. Постелил — разгладил — заправил. Полотенца: три для душа, два для рук, два для лица. Так в каждой комнате.
Юкка в это время натирает до блеска фаянс раковин. Моет кафель и полирует специальной пеной тумбочки около кровати.
— Слушай, расскажи про первую любовь, — попросил я друга.
— Про свою?
— А про чью же!
— Про свою потом расскажу, а вот был у меня одноклассник, Митя Чирков. У него шланг был двадцать два сантиметра! В четырнадцать-то лет! Мы мерили!
— Повезло парню, — задумчиво проговорил я.
— Повезло… он из-за этого пидорасом стал!
— Почему?
— Первая любовь! — усмехнулся Юк. — Ему одна девочка нравилась, Маша Запашная. Однажды они пошли на чердак… Ну и он ей там всё порвал на хрен.
— Хреново.
— Не то слово, хреново! У них обоих это был первый раз! Машу потом родители в другую школу перевели. Больше Митька её не видел, а девок стал бояться, как огня. Комплекс вины, наверное. В прошлом году он, кстати, прыгнул из окошка. После того, как вместе с братом укокошил своего папашу.
Я скомкал грязные простыни и швырнул в коридор.
— А мне отец рассказывал, как их прапоры нажрались, а когда водка кончилась, надели на члены бутылки.
Юкка внимательно слушал. Я продолжил.
— Зачем им это понадобилось, не известно. Потом они и сами понять не могли. Короче, оказалось, что бутылки не снимаются. Вызвали «скорую».
— Ну что, орлы?! — приговаривал доктор, пристально разглядывая «больные» места. Так и сказал «орлы»! Прапоры пили водяру «Белый орёл»!
— Сняли? — спросил Юкка.
— А ты как думаешь?! — расхохотался я на его вопрос. — Льдом обложили и сняли. Великая вещь медицина.
— Слышь, а ты не гонишь? — Юкка вдруг засомневался. — Ты когда водочную бутылку последний раз видел? Туда член не засунешь!
— Ты чё! Зуб даю! — я перекрестился на католический манер, как делают итальянские футболисты после гола. — Про этот случай вся часть говорила! Спьяну и верблюд в игольное ушко пролезет — не заметит! Тем более, засунуть всегда проще, чем вытащить.
— Да уж… И как они после этого?
— Нормально, один потом рассказывал, что у него с тех пор слегка влево косит, но это, даже хорошо, женщин интригует.
— А первая любовь тут причём?
— Ни при чём. Просто после твоего рассказа вспомнилось…
Мы призадумались.
— Знаешь, а я лет в десять был влюблен в Алену Апину из группы «Комбинация», — нарушил тишину Юк.
— Два кусочека колбаски… — пропел я. — Да, крутые были времена.
Я подтыкал одеяло, а из туалета доносилось равномерное шуршание Юккиной тряпки о фаянс. В памяти всплыла одна история, самая трепетная история из моей жизни…
Впервые отец повёз нас с матерью на море, когда мне было девять лет. Крым ещё был нашим, и мы поселились на турбазе для офицеров бронетанковых войск неподалёку от Ялты. Жилось нам прекрасно, по утрам солдат из части отвозил нас на «уазике» на пляж, перед обедом забирал, а после опять отвозил и оставлял уже до вечера.
Я ползал в пене прибоя, собирал камушки, а отец шутливо кидался в меня медузами. Однажды нас даже покатали на пограничном катере. Летели искрящиеся брызги, и катер сильно ударяло о волны.
Однажды, когда мы вечером возвращались с пляжа, я развлекался тем, что, понарошку, «обстреливал» прохожих из маминого солнечного зонта. «Ду-ду-ду! Тра-та-та! Бдышь-бдышь!», — я представлял себя пулемётчиком бэтээра, разящим душманов. «Бубух»!!! — я «кинул гранату». Горная южная
