— Тебе лишь бы возражать, что ни скажи, Гюнтер! Если рай — гармония и согласие, то для рая ты и вправду не годишься, ты ни с кем согласия не приемлешь.
— Уж каков есть. И переделывать себя не буду даже для тебя, Елена.
Я впоследствии часто вспоминал эту забавную перепалку и удивлялся, до чего она оказалась пророческой. Но буду рассказывать по порядку.
На двенадцатый год полёта «Икара» в отведённом нам космическом регионе мы обнаружили в планетной системе Кремоны следы высокоразвитой цивилизации. Вы знаете не хуже меня, как редок разум во Вселенной. Любая встреча, с существами высокого интеллекта — событие и открытие. Это к тому же было неожиданным: локация планет Кремоны со звездолёта «Медея», пролетавшего в прошлом неподалёку, показало их безжизненность. И мы и не подумали бы свернуть на неё, если бы Фому не встревожил странный астероид, выскочивший на экран.
— В нем что-то искусственное, Арн, — сказал Фома.
Я интереса в астероиде не нашёл. Надо было оконтурить район опасности вокруг зловещей «дыры» Н‑128, а звёзд вроде Кремоны в Галактике больше ста миллиардов. Мои аргументы не подействовали на упрямого Михайловского. Фома стоит на своём, пока не стукнется лбом в ошибку. И хоть ошибается он ровно в девяти случаях из десяти, зато в десятом непостижимо постигает истину в дикой путанице противоречий. Случай с Кремоной оказался именно таким.
— Нет, тут что-то неладно, Арн, — твердил он. — Разреши подвернуть поближе.
Я мог бы запретить изменение курса — и мы потеряли бы одно из интереснейших открытий и избежали бы гибели трети экипажа. Но мне не захотелось спорить с Фомой. Он не такой обидчивый, как Гюнтер, не так импульсивен, как Иван, но глубоко огорчается, встречая отпор, а не уговор. И хотя я, часто объяснял ему, что уговоры в общении с ним не эффективны и отпор — единственная мера убеждения, он не меняется. Я сдался.
— Черт с тобой, Фома! — сказал я великодушно. — Трать на выход в эйнштейново пространство тонны активного вещества, ещё тонны потрать на уход из него, а выговоры от Марека поделим пополам. И честно предупреждаю: ту половину, которая больше, спихну на тебя.
Не прошло и часа, как я заговорил иначе. Это было, конечно, сооружение, а не астероид. Представьте себе длиннющую сигару с чёрными парусами перпендикулярно к оси — и все существенное в облике будет схвачено. На позывные сигара не отвечала, ничто не показывало, что она хочет приблизиться или скрыться. Фома притянул её захватывающим полем, заставил три раза повернуться. Носовая часть сохранилась хорошо, на корме зияло отверстие. Иван доказывал, что эдакие космические рыдваны были и у человечества лет триста назад, может быть, мы встретились с одним из них, затерявшимся в космосе. Фома помнил облик всех первых звездолётов — как вернувшихся на Землю, так и погибших в просторах Галактики: они были совершенней.
Елена объявила очередной неопровержимый логический вывод:
— Если это не древнее человеческое творение, то мы повстречались с новой разумной цивилизацией машинного типа. Это будет наше второе серьёзное открытие после астронавтов-осьминогов.
Хаяси не преминул возразить, что мы познакомились лишь с затерянной в космосе гробницей астронавтов-осьминогов, а о том, существует ли ещё их общество и где существует, понятия не имеем. Алексей по парусам, видимо использующим «солнечный ветер» — лучистую энергию светила, отнёс корабль к типу планетолётов, а не звездолётов. Я включил Алексея четвёртым в разведочную группу Гюнтера. Планетолёт «Гермес» понёсся к чужому кораблю, продолжавшему неторопливо плестись вокруг далёкой Кремоны уже по новой орбите — Фома захватывающим полем слегка изменил её.
О корабле кремонцев столько говорили потом на Земле, что мне нечего добавить к известному всем описанию. Но для Кнута Марека сообщение об открытии технически развитой цивилизации неподалёку от главной базы космического флота человечества прозвучало как взрыв у самых ног: он перед тем в годичном докладе Большому Совету утверждал, что его регион Галактики не является обиталищем разумных существ. К чести Марека, он не упорствует в заблуждениях. В ротонограмме на тысячу слов он требовал, просил, умолял — зная, что мы можем и воспротивиться, ссылаясь на программу поиска, — забыть о всех предписанных программах и идти на Кремону, откуда, по его мнению, стартовал обнаруженный нами планетолёт. Признаться, колебания у меня были сильные. Во всех нас, кроме Марека, мигом отказавшегося от прежних заблуждений, крепко засела уверенность, что и сама Кремона — звезда скучная и планетная её система — собрание мёртвых шариков. То, что обнаружили чужой корабль на планетной окраине Кремоны, отнюдь не свидетельствовало о его кремонском происхождении, скорей, наоборот. И на корабле, явно созданном живыми существами, мы не нашли следов какой-либо жизни — ни трупов, ни праха. Гюнтер решил сначала, что судно вели автоматы, но даже обломков механизмов не было. Половинка длинной сигары с оторванной кормой и солнечными парусами, а внутри пустота. На Земле потом, я знаю, нашли тысячу и один убедительный признак обитания на судне кремонцев, но мы не располагали ни временем для долгих исследований, ни земной аппаратурой. Я послал депешу Мареку, что представители разумной цивилизации не обнаружены и что вряд ли планетолёт стартовал с внутренних планет Кремоны. Он повторил просьбу забыть о всех прочих заданиях и идти на Кремону. Пришлось идти.
— Разубеди Марека, Анна, — сказал я, после того как две дальние планеты оказались грудой пыли, окаменевшей в космическом холоде. — Ты астрофизик, к твоим аргументам прислушаются охотней, чем к моим. Все равно будешь подтверждать прежние наблюдения «Медеи». Не вижу причин брать под сомнения работу предшественников. Если бы я хоть минуту верил, что эта сигара с парусами не примчалась издалека!
— Вариант появления издалека даже более вероятен, — сказал Фома — он незадолго перед тем провёл расчёты.
Анна никогда не колебалась высказывать своё мнение, но страсть не любила быть арбитром в спорах. Соглашаться с другими она могла, но совестилась опровергать того, с кем не соглашалась: природная деликатность запрещала наносить обиды. Она знала, что я не желаю идти на Кремону, а Марек настаивает на этом, и стеснялась стать судьёй между нами. Вместо неё ответил Мишель:
— Установлено два факта, Арн. Чужой планетолёт замечен на окраинах кремонских планет — первый факт. Он мог прибыть сюда отовсюду, в том числе и от одной из них. Это не факт, а предположение. Планеты Кремоны как объект излучения всего ближе — второй факт. Елена, какой отсюда логический вывод?
— Тот самый, какого ты ждёшь. — Елена рассмеялась и взмахнула жёлтыми локонами. — Надо обследовать планеты Кремоны.
Таким образом, поддержки у экипажа я не встретил. Мы двинулись к третьей планете, но и она оказалась таким же комком перемёрзшей пыли. Никто не сомневался, что и следующая не принесёт нового.
Следующая была неожиданна. Анализаторы издалека установили, что излучение от неё соответствует каменно-пылевому объекту при температуре около ста градусов ниже нуля — именно этого я и ждал, — но картина поверхности странна: какие-то тени, силуэты, мазки, а не обычные чёткие линии и краски. Впервые я видел обоих астроинженеров сконфуженными. Я сердито потребовал от них приличных изображений. Фома вёл «Икар» на малой скорости. Планета — солидный шарик, на три четверти массы Земли, — приближалась. Вдруг все изменилось. На экране вспыхнула картина, не имеющая никакого сходства с той, что недавно фиксировали анализаторы: не груда серой пыли, от одного морозного вида которой знобило, а очаровательная планетка, до того похожая на Землю, что хотелось кричать от восторга. Я и закричал, но на Алексея с Гюнтером:
— Что за вздор фиксировали ваши приборы недавно?
Ответ астроинженеров заставил меня задуматься. Анализаторы верно показывали, что им предстояло. Сама планета путала свои изображения. С расстояния в сто тысяч километров она рисовалась серым безжизненным комком, а на отдалении в тысячу — восхитительной страной. Мы второй десяток лет носились в Галактике на «Икаре», каждый ещё до «Икара» накопил от трех до десяти лет космического стажа на других кораблях, в Академии нам читали о всех прошлых интересных космических рейсах — ни с чем похожим мы не встречались и ни о чем похожем не слыхали. Я приказал отдалиться от Кремоны-4, фиксируя изменение картины. Мы отходили — и яркие краски тускнели, пропадала зелень, леса, моря, горы, облака, усиливалась серятина, типичная для мёртвой пыли, и с какого-то момента уже не было планеты, разительно
