Она не верила собственным глазам. Но, может, это и хорошо? Может, это всего лишь слова и она останется в неприкосновенности? Или… Рука его, сжимавшая ее плечо так сильно, что оно болело до сих пор, жадные губы… Нет, он не был бесчувствен, он не лгал!
Любава поднялась. Так страшно ей в жизни еще не бывало. Дворецкий, который незаметно вновь появился рядом с ней, взявши ее почтительно за локоть, повлек за собой. Куда? Ей было все равно.
«Какая же я дурочка… — вертелось у нее в голове. — Какая дурочка…»
О чем она сожалела? За что корила себя? Не за то ли, что столь долго скрывала от Ивана, что она девица, не за то ли, что таила чувства свои?.. Для чего стереглась? Для кого?
Девушка послушно шла за своим поводырем, как слепая. Мысли постепенно отступили. Ей хотелось плакать, но она боялась. Наконец, путешествие ее окончилось в роскошно убранной спальной комнате. Дворецкий обещал прислать горничную, поклонился и вышел. Любава подошла к окну. За ним был внутренний двор. Прислуга шныряла туда-сюда, временами болтая и смеясь.
— А тетушкина карета давно уже уехала, наверное, — сказала она вслух. — Она же все знала…
13
Прошло около получаса. Любава все так же безвольно сидела у себя в комнате, не делая ни малейших попыток что-либо предпринять. В дверь заскреблись. Девушка повернула голову и равнодушно посмотрела на дверь.
— Да, войдите, — потерянно сказала она, полагая, что тут же увидит горничную.
Дверь тихонько приотворилась и в нее проскользнул человек.
— Федор! — ахнула Любава.
— Тише. — Тот приложил руку к губам, призывая к молчанию.
— Федор! Ты! Как ты здесь? — судорожно шептала девушка.
— Как-как… — бормотал кузнец. — Знамо дело как… Карету тетушки вашей проследил. А как увидал, что вы, мамзель, отсюда назад не поехали да пронюхал чей это дом, то тут уж… Не взыщите, барышня, а вы уж вовсе ума лишилась! — зло сказал Федор. — Ну для чего сюда притащились? Зачем тут остались?
— Федор, ты не понимаешь, — вдруг поникла Любава.
— Чего это я не понимаю? А ежели чего не понимаю, так разобъясни мне!
Девушка подняла на него глаза:
— Спасти Ивана Павловича может только герцог. Более никто. Его светлость пообещал мне, что… что Ивана… Ивана Павловича отпустят, — запинаясь, ответила Любава.
— Что?
— Да, отпустят.
— А взамен чего это его отпустят? Что вы тут наобещали? — с угрозой протянул кузнец.
— Ах, Федор! — Девушка досадливо всплеснула руками. — Оставь меня! Зачем ты явился? Чтобы меня помучить?
— Та-ак, — протянул он. — Ясно.
— Ну что? Ну что тебе ясно? — воскликнула Любава.
— Не кричи, а то услышат, — осадил ее кузнец. — Вы, стало быть, мамзель, взамен жизни господина Боратынского себя пообещали. Так сильно его любите, что ли? — неожиданно вопросил он.
— Да, — покраснела Любава.
— Странно, однако, что герцог так… так к вам воспылал, — заметил Федор. — Не с первого же взгляду… Видал он вас раньше, что ли?
— Да где?
— Вот и я думаю — где? Не в доме ли почтенной вашей тетушки, госпожи графини?
— Да как? Разве он бывал там когда?
— Бывал не бывал, что мы знаем?
— Ну так и что?
— А то, что госпожа Болховская будто специально все устроила. И обстоятельства так сложились, что вы в лапы герцога попались, сестрица. Да так попались, что и захочешь — не уйдешь, вона как вас крепко захомутали.
— Не может быть, — прошептала Любава.
— Отчего же не может быть? Даже очень может быть. И господин Боратынский нонеча в тюрьме отчего? Оттого, что кто-то его предал!
— Нет, нет! Это не тетушка!
— Ну может, и не она… Да только как ловко все обернулось — к полнейшей ее выгоде. Она теперь перед господином герцогом так выслужилась, что о-го! Теперь уже он ей должен за вас, Любовь Николаевна.
— Что же теперь делать? — Бледная, она сидела на постели и стискивала руки.
— Успокойтесь. Характер у вас решительный, время еще, быть может, есть, посмотрим…
— Какое время? Какой характер? Чем тут поможешь, если это ловушка? И ловушка преловкая…
— Расскажите-ка мне, Любовь Николаевна, что пообещал вам герцог?
— Что если… если… ну, не важно что, — покраснела она. — В общем, он отпустит его.
— Просто так? На все четыре стороны?
— Да, кажется, — пробормотала Любава.
— Хорошо. Пойду я…
— А как ты сюда попал, Федор? — спросила девушка.
— Обыкновенно. Прислуги в доме много, нашлось кому помочь… Так что вы тут пока ждите…
— Да куда же мне деваться?
— «Деваться», — сморщился Федор. — «Куда деваться»… Раньше надо было думать. Стало быть, я пошел, — насупился он. — Проверю, выпустили ли вашего молодца из крепости. А там, ежели его выпустили, видно будет.
— Что же тут поделаешь? Кто мы, и кто господин регент, — потерянно прошептала Любава.
— Ну погоди… там видно будет, — с этими словами Федор выскользнул из Любавиной комнаты.
14
— Барин, барин…
Солдат тряс Боратынского за плечо.
— Вставай, барин…
— Что? — Иван подскочил.
Как он умудрился заснуть? В крепости, в этом каменном мешке, в ожидании допроса и, быть может, пыток!
— Да, барин, — меж тем говорил солдат, который до того ни словом не обмолвился. — Да-а… Многих я видал, но чтобы вот так безмятежно заснуть. — Он удивленно покачал головой. — Будто не боитесь ничего!
— Да, не боюсь, — пробормотал Боратынский.
Он медленно сел и начал припоминать вчерашние события. Из маленького зарешеченного окна ярко светило солнце.
— Уж полдень, — продолжал солдат. — Хотя вчерась вы только часа в три ночи вернулись с расспросу…
Вчера, едва только он остался наедине со своим молчаливым охранником, Ивана одолели разные мысли. Сначала он размышлял о том будущем, которое уготовано ему в этих стенах, а затем… Затем он вспомнил ту, которую, верно, никогда больше не увидит…
